Джон Кутзее - Смерть Иисуса

Под конец он был слишком слаб – к такому выводу я пришел после долгой внутренней борьбы. Слишком слаб, чтобы выдать пламенное слово – хоть мне, хоть тебе. Когда осознал он, что конец близок, болезнь забрала слишком много его и более не было в нем нужной силы.

Ты знаешь, что на пике его болезни я предложил ему свою кровь? Предложил полное переливание: его кровь на выход, моя – в него. Они отказали, врачи эти. Не получится, Дмитрий, – сказали они, – не та группа крови. Вы не понимаете, – сказал я. – Я готов ради него умереть. Если ты готов умереть за кого-то, с кровью все получится, всегда. Страсть в крови выжигает маленькие кровяные частички, выжигает их мгновенно. Они посмеялись, и всё. Ты не понимаешь про кровь, Дмитрий, – сказали они . – Продолжай себе мыть туалеты. Только на это ты и пригоден.

Я виню их. Виню врачей. Никогда б не доверил своего ребенка Карлосу Рибейро. Годится, если сломаны кости, или аппендицит, или что-то подобное, но в атипичном случае вроде Давидова совершенно лишен вдохновения. Вот кто тут нужен врачом, в таких атипичных случаях: вдохновение. Без толку опираться на учебник. Ни один учебник не поможет, если имеешь дело с таинственной болезнью. Я не врачебная задница, но и у меня б вышло лучше, чем у доктора Рибейро.

До скорого.

– Я собиралась кое-что сказать тебе, Симон, – говорит Инес. – Мы с Паолой решили, что пора продать магазин. У нас уже есть предложение. Когда продажа состоится, мы переедем в Новиллу. Решила, что надо предупредить тебя заранее.

– Вы с Паолой? А как же муж и дети Паолы? Они тоже переедут в Новиллу?

– Нет. Ее сын доучивается последний год в школе и уезжать не хочет. Останется с отцом.

– А в Новилле вы с Паолой планируете жить вместе?

– Да. Есть такая мысль.

Он давно уже предполагал, что Инес с Паолой – не просто деловые партнеры.

– Желаю тебе всяческого счастья, Инес, – говорит он. – Всяческого счастья и успеха. – Сказал бы и больше, но на том умолкает.

Так вот, значит, как завершается эта история, размышляет он после, история их маленького семейного проекта: за смертью ребенка следует отъезд женщины, мужчина остается один в чужом городе оплакивать свои потери.

С женщиной он не был близок с тех самых первых дней в Новилле, когда трудился грузчиком в порту. К Инес он физической тяги никогда не питал. Нет простого наименования тому, кем они были друг другу: уж точно не мужем и женой, не братом и сестрой. Compañeros , наверное, ближе всего: словно из их совместной цели и общих усилий проросла между ними связь – не любви, но долга и привычки. И все же, даже как товарищ, даже в тесных рамках товарищества, какое она ему позволяла, он никогда не дотягивал, по ее меркам, никогда не был тем, кого она заслуживает.

Когда он прибыл к берегам этой земли, служащий, регистрировавший его, присвоил ему имя Симон и возраст сорок два года. Поначалу его это развлекало: возраст казался таким же произвольным, как и имя. Но постепенно, с ходом времени, число сорок два обрело свой роковой вес. Под судьбоносной звездой сорока двух взошла его новая жизнь. Но вот чего он пока не видит, что скрыто от него: когда же звездное влияние сорока двух завершится и начнется влияние другого числа, возможно, мрачнее, а может, и светлее. Или это уже случилось? Не ознаменовал ли день, когда умер его сын, завершение сорока двух? Если так, в какую новую эпоху вступил он?

Он достаточно знаком с математикой Академии, чтобы знать: за сорока двумя не обязаны следовать сорок три, сорок четыре, сорок пять. Как звезды на небесах Академии танцуют под свою мелодию, так же и числа. Вопрос же вот в чем: что за человек он будет – тот он, что живет или жил под именем Симон, – под своей новой звездой? Перестанет ли он быть смирным, благоразумным, скучным? Станет ли (слишком поздно!) тем человеком, каким полагалось бы правильному отцу Давида: легкомысленным, бесшабашным, страстным? А если так, каково новое имя ему?

В свое время питал он слабость к Альме, третьей из сестер с фермы. Как примут его, старого холостяка Симона, явись он завтра на порог фермы, облаченный в лучший костюм, с букетом цветов, и попытается ухаживать? Пригласят ли его войти – или же, наоборот, сестры спустят на него собаку?

Его размышления прерывает стук в дверь. Поначалу он не узнает посетительницу: принимает ее за соседку из их дома.

– Да? Чем могу быть полезен? – спрашивает он.

– Это я, Рита, – отвечает она. – Помните? Я ухаживала за вашим сыном в больнице.

Сердце у него трепещет. Не судьба ли предлагает ему ответ на вопрос «куда теперь?» в виде этой отнюдь не непривлекательной молодой женщины?

– Конечно! – говорит он. – Как поживаете, Рита?

– Можно войти? – спрашивает Рита. – Я принесла вам Давидову книгу, которую он потерял. У нас была большая уборка, и я нашла ее в комнате персонала – ума не приложу, откуда она там взялась. Как вы сами, Симон? Держитесь? Передать не могу, как мы скучаем по Давиду – все мы. Это разбило нам сердце, когда… ну вы понимаете…

Он предлагает Рите бокал вина, та не отказывается. Принесла она, разумеется, «Приключения Дон Кихота», на обложке с тех пор, как он видел книгу последний раз, возникло темное пятно.

– Должна признаться, – говорит сестра Рита, – я колебалась. Поначалу хотела оставить себе на память, но потом подумала, что, должно быть, с этой книгой у Симона столько воспоминаний, пусть будет у него. Вот она.

– Передать вам не могу, до чего я вам благодарен, Рита. Поверите ли, как раз по этой книге Давид учился читать. Он знал ее наизусть – всю.

– Это славно, – говорит Рита.

Он не унимается.

– Рита, вы были с Давидом в его последние дни. Он когда-нибудь заикался насчет своего послания? Оставил ли какое-нибудь послание по себе?

– Любопытно, что вы об этом спрашиваете. Совсем недавно мы обсуждали Давида и что он значил для нас. Поскольку, если сражаешься за пациента и теряешь его, как потеряли мы, полезно извлекать уроки и брать с собой послание этой потери в грядущие битвы. Иначе падаешь духом, поверьте слову. В случае Давида мы решили, что ключ к его посланию – отвага. Давид был отважным, отважным мальчиком, он ужасно страдал, но никогда не жаловался. Будь отважен, будь светел в беде: таково его послание, я бы сказала.

– Будь отважен. Будь светел. Не забуду, когда придет мое время.

– А ваша жена, Симон? Как она держится? Они с Давидом были очень близки, это я видела.

– Инес на самом деле не жена мне, – отвечает он. – На самом деле мы с ней вскоре расстанемся и двинемся каждый своей дорогой. Но, разумеется, она Давиду мать, истинная мать, даже если у нее нет подтверждающих бумаг. Его мать по выбору. Инес – мать его, а я же выполнял роль отца, поскольку никого лучше не нашлось. Да, мы с Инес отправимся каждый своим путем. Более того, признаюсь, когда вы постучали в дверь, я раздумывал, что же таит мое будущее. Инес вернется в Новиллу – она сама оттуда, там ее семья. А я останусь в Эстрелле. У меня тут в некотором роде работа, ничего особенного, но мне она приносит удовлетворение. Я вестник. Развожу на велосипеде рекламные объявления по домам. Наверное, продолжу. В тот миг, когда вы постучали, я раздумывал, кто заменит Инес в моей жизни. Мы с ней были вместе почти пять лет, я привык с ней, хоть мы никогда и не были мужем и женой в привычном смысле слова.