Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

– Да, – подтвердила мать. – В те далекие годы, когда, проснувшись слишком рано, он хотел пройти в ванную, он, словно актер, надевал на себя маски, преображаясь в другого персонажа, особенно на обратном пути из ванной в постель – в китайца, индуса или эскимоса, но иногда в инвалида или паралитика. Однажды мы видели короткометражку под названием «Айша» – о женщине девяносто шести лет от роду, согнутой… даже скрюченной, опиравшейся при ходьбе на клюку, и его это так поразило, что, оказываясь без света, он всегда пробовал это все повторить.

– Но зачем? – Хони был шокирован, впервые услышав о ночных привычках покойного своего отца.

– Чтобы поразвлечь себя и позабавить меня.

– И это тебя на самом деле забавляло?

– Поначалу… от неожиданности. Но потом я его отчитала…

– И довольно строго, – добавила дочь. – «Ни капельки не похоже это на китайцев. Это по-японски», – выговаривала ему мама, как если бы она на самом деле знала, как передвигаются японцы. И, надо признать, она его этим смутила, и в следующий раз он передвигался совсем меленькими шажками.

Спрыгнув с постели, она грациозно передразнила покойного.

Ручеек болтовни протекал неспешно в добродушной и дружественной манере, усыпляя своим журчанием это родственное содружество, перенося их то к отсутствующей родне, то к полузабытым друзьям, и даже имя Ури всплыло однажды, как бы невзначай, но обе женщины были настороже, и ни единого слова не соскользнуло у них с губ относительно его появления в массовке, а тем более визита, так что все выглядело так, словно Хони не только пережил и смирился уже со своей неудачей заполучить поближе свою мать, но и странным образом взбодрился, претерпев это поражение. Он ходил из комнаты в комнату в старом материнском банном халате, планируя, каким образом лучше обновить это жилье, вложив приемлемое количество денег именно сейчас, что позволит им сберечь из-за низкой квартплаты немало денег, и он тут же составил список необходимых расходов, указав, как и что, по его мнению, следует оставить как есть, что добавить, а от чего избавиться, особенно отмечая неотложность смены всей электропроводки… и так далее. Вышагивая туда и обратно, обратил он внимание и на одиноко скучавший платяной шкаф, открыв который он обнаружил в нем болтавшийся на плечиках взад и вперед черный отцовский костюм.

– Забери его, – посоветовала ему сестра. – Возьми его, не упрямься. Сделай это раньше, чем мама выбросит его. Он может когда-нибудь тебе пригодиться.

– Этого не случится никогда. Кто сейчас может позволить себе облачиться во что-то подобное? Отцу пришлось приобрести его, только чтобы здесь не выделяться среди соседей.

– А может быть, в будущем, тебе тоже захочется не выделяться здесь?

– Мне?! – он только что не взревел. – С чего бы? И зачем?

– Затем, чтобы они не забрасывали тебя камнями. Вот зачем.

Он глядел на сестру, не в силах сразу понять – она шутит или нет. Затем одним движением сорвал пиджак с вешалки, свернул и решительным голосом объявил, что собственноручно пожертвует его в пользу бедных.

Тем временем усталость одолела всю семью. Мать была очень смущена, оказавшись в собственной квартире, она чувствовала себя словно в гостях, не решаясь по-хозяйски приготовиться ко сну. Эта задача выпала на долю временной жилички, которая вот-вот готова была покинуть Израиль, – ей и пришлось принять удар на себя, превратившись в рачительную домохозяйку. Сменив простыни, она расправила одеяла и достала полотенца, но мокрую, всю в пятнах крови одежду брата она привела в порядок лишь частично, после чего отправила ее в сушилку.

– Да, надо немного поспать, – сказала мать после того, как дочь окончательно закончила упаковывать свои чемоданы.

После чего улеглась, попросив своих детей выключить свет, но, видно, так было тяжело для нее предстоящее расставание с дочерью, которую не так уж часто видела она за прошедшие три месяца, что, нарушив неизменный свой порядок отхода ко сну, она поднялась, предложив Нóге присоединиться к ней и разделить полуночную чашечку чая.

– Пойдем, моя милая… Ты еще успеешь добрать свое в самолете, – сказал он, – а я не проснусь уже до полудня.

Возможность поучаствовать в церемонии, похоже, соблазнила и Хони. Но мать запротестовала:

– Хони! Марш в постель… Ты за рулем.

– Ерунда. Ты зря беспокоишься, мама. Дорога из Иерусалима до аэропорта займет не более получаса в два часа ночи.

И, натянув старый халат, он присоединился к матери и сестре; правда вместо чашечки чая он предпочел сварить сам себе большую чашку крепчайшего кофе по-турецки.

Сейчас, вглядевшись в усталое лицо брата, Нóга оттаяла, и гнев ее исчез. Тем не менее она и теперь предусмотрительно не упомянула об эксцентричном появлении Ури, чтобы ее брат не подумал, что все это случилось из-за него. И так они сидели, расслабившись в тепле и несколько осовев, и никак не могли разойтись по своим постелям.

– Ребята, – неожиданно воскликнула мать, редко когда обращавшаяся так к своим детям, – ребята, пожалуйста, не огорчайтесь так из-за того, что я не сдала этот экзамен. И, наоборот, порадуйтесь неудаче. Сейчас, когда нам не придется тратить безумные деньги на жизнь в Тель-Авиве, здесь, в Иерусалиме, я чувствую себя богатой. И, как богатая женщина, я вправе ожидать, что даже старый этот сутяга Столлер вынужден будет уважать меня и не приставать с ежемесячной выплатой пустяковой квартплаты до последней минуты моей жизни, которая, как я надеюсь, наступит еще не скоро. Потому что, оказавшись богатой – я уверена в этом, – я обрету новые силы для долгой и счастливой жизни. Более того – оказавшись богатой, я не только, Нóга, буду звонить тебе каждый день, но смогу даже навестить тебя в Европе, чтобы послушать, как ты играешь. Ну, что ты на это скажешь?

– Ш-ш-ш… Она уснула, – сказал Хони.

И на самом деле, арфистка, не выдержав, уснула, сидя на стуле; глаза ее были закрыты, дыханье тяжело, а голова покачивалась из стороны в сторону. Мать с помощью Хони бережно поставила ее на ноги, подвела к кровати и уложила, укрыв.

– Даже один час, который она поспит, поможет ей, – резюмировал Хони. – Так что, когда она очнется, можно надеяться, что она не перепутает, на какой ей нужно садиться рейс.

А пока, в ночной тишине, матери очень хотелось поведать сыну всю эту историю, связанную с Ури… Но этому мешало ее обещание, данное дочери, которое она не могла нарушить. А потому она, вздохнув, достала из сушилки брюки и рубашку, пятна от крови на которых высохли, но не уменьшились размером. Время между тем бежало быстро и в два часа ночи пришлось немало потрудиться, чтобы разбудить уснувшего человека. Нóга, спотыкаясь на каждом шагу, не упала потому лишь, что ее с обеих сторон поддерживали Хони и мать, которые довели ее до машины и усадили на переднее, рядом с шофером, сиденье, заботливо защелкнув замки ремней безопасности. Только тогда, под воздействием прохлады начинающегося рассвета открыла дочь прекрасные свои глаза и поцеловала мать, прошептав: