Омар Суфи - Последний аккорд

Канделябры мне позже сообщили, что Еленендорф был основан при царе Александре Первом в двадцатых годах девятнадцатого века. Многие немцы здесь были из Швабии — гм… — несколько ниже уровнем, чем Саксония, но, излишне говорить, что мне было безумно приятно видеть своих в таком далеком месте. Клаус Петерофич поставлял вина многим русским государственным чиновникам и офицерам. В Еленендорфе было много виноградных полей, основанных крестьянами из Швабии.

Мне положительно стал нравиться Кавказ. По дороге много всякого рассказывали поезда и вагоны — о диких нравах кавказцев, о мусульманстве и прочим. Но под крылом Российской империи эти земли приобретали европейский лоск.

Драгунский говорил на этом вечере своим гостям: «Посмотрите, как изменились эти места за время правления Его Императорского Величества. Мы несем сюда цивилизацию». На замечание одного молодого служащего по имени Максим Береговой, что: «Здесь, кажись, цивилизация возникла давно. Стоит посмотреть на все эти церкви, мечети, крепости на Кавказе», Драгунский ответил:

— Я говорю об истинной цивилизации, — восклицал статский советник. — Вы, молодой человек, иногда позволяете себе либеральные идеи. Я знаю, тут пошли тенденции говорить о мировой культуре, о богатстве Востока. Богатство то я не отрицаю — но это все равно Восток. А у нас большая миссия нести истинную цивилизацию в эти края.

Молодой чиновник не унимался:

— Ваше высокородие, вы слышали о «la mission civilisatrice»[1] французов? Или о «ноше белого человека» Киплинга? Кстати, вон глядишь, британцы свои руки на наши территории запустят.

— Про британцев потом. Мне интересно — вот вы против меня говорите. Вам что — не нравится, что мы здесь делаем? Вы служите его Императорскому Высочеству, не так ли?

— Помилуйте боже, ваше высокородие. Вы не возводите на меня напраслину. Я служу императору и нашему великому государству. Я просто по иному вижу нашу миссию. Мы тут многое не так делаем. Я это по своей душевной боли за общее дело…

— И что же вы, молодой человек, нам советуете? Сейчас пошла такая молодежь…

Слушая этот разговор, я поймал взгляд Ольги. Сразу было ясно, что ей этот молодой человек нравился. Молодым особам нравятся дерзкие мужчины.

— Ну, нам надо более активно работать с мусульманами, — говаривал молодой человек.

— Это вы, наверно, начитались Величко. Он, конечно, был человек преданный русскому делу. Царство ему небесное. В прошлом году скончался то… Он где-то прав, но чересчур все воспринимал однобоко. Приобщить мусульман к нашей цивилизации нелегко. Нужно время. Вот идите и отдайте вон то пианино, которое я, кстати, недавно приобрел, в дом мусульманина. Он даже не будет знать, что с ним делать…

Мне эти слова Драгунского пришлись не по душе. Так что, хоть я и ранее говорил о высокой миссии нести цивилизацию массам, распространять европейскую культуру, но помилуйте, сударь (я уже стал разговаривать на русский манер), мне абсолютно не нравилась идея быть переданным в дом мусульманина. Что я там буду делать?

Конечно, меня никто не собирался продавать или передавать в дом мусульманина. Не для этого меня купил Драгунский. Но я задумался, а что вдруг… Хотя, опять же напомню, что мне говаривали, что в Стамбуле звучит европейская музыка при дворе турецкого султана и в некоторых элитных домах. Но тогда я не представлял свою жизнь среди мусульман.

Прошло еще несколько недель — наступила жаркое лето в Елизаветполе. Я стал привыкать к этому восточному городу, куда вкрапливалась европейская цивилизация. В доме у Драгунских было достаточно интересно — много гостей различных народностей — русские, в первую очередь, мои земляки немцы, армяне, грузины; были и местные тюрки — русские их называли «азербайджанские татары». Я помню двух представителей из местных — один был продавцом ковров; другой был из местных беков — типичный восточный аристократ, который сносно говорил на русском, но его сын был одет в европейскую одежду и проучился в Москве несколько лет.

Что касается моей Ольги, то она было увлечена этим типом, Максимом Береговым — кажется, не дворянином. Она говорила про него со своими подругами. Но, по-моему, этот либеральный тип совсем не отвечал взаимностью на Ольгины знаки внимания. Зато этот сын бека просто высыхал по Ольге, впрочем, без какой-либо надежды — невозможно представить, чтобы мусульманин женился на дочери высокопоставленного русского чиновника.

В июле господин Драгунский уехал в Тифлис и перед отъездом сказал, что необходимо найти для Ольги учителя музыки. Приехал он через десять дней и сообщил, что на фронте ситуация плохая и в стране не совсем спокойно. Никаких новостей об учителе музыки. Я уже стал терять терпение, и прямо хотелось расстроиться так, что бы даже заводские мастера на «Ренише» не смогли меня настроить.

Даже простое «до-ре-мифа-соль» никто не играл на мне. Ну, пару раз сыграли русские романсы. Мне они сразу понравились, но излишне говорить, что русские романсы все же лучше звучат под аккомпанемент гитары. Я был бы не против поспециализироваться на романсах, но, увы, эти два-три случая не могли меня воодушевить. Большей частью я стоял невостребованный. Мне приходилось слушать французские излияния Бретона и звуки муэдзина, призывающих мусульман к молитве. Последнее мне нравилось гораздо больше. Слушая муэдзина, я успокаивался и понимал, что всему свое время — нужно только терпение.

Наконец в сентябре появился учитель музыки — это был достаточно бедный музыкант из Киева по имени Иван Колядный. Его нашла супруга Драгунского, но последний заподозрил, что тот еврей и не хотел его брать в дом. Так оно и оказалось — Колядный был евреем, но как он божился (не знаю какому богу — христианскому или еврейскому, хотя впрочем, согласно обоим монотеистическим верованиям бог един и один на всех), он был крещен. Как я потом узнал, после присоединения польских земель к России в конце восемнадцатого века много евреев попало под власть России и при царе Николае Первом многих евреев насильно крестили — наверно это был из тех.

Вот так началась моя полноценная жизнь в доме Драгунских. Иван Колядный стал учить Ольге сперва элементарные азы — клавиши, октавы и ноты. Потом они перешли на простые композиции — каноны, бурре, рондо, чуть позже полонезы, прелюдии и фугетты. Никто не задумывался, как удивителен процесс человеческого обучения? Кажется это таким естественным. Но я то знаю, как интересно ощущать на себе этот процесс — чувствовать как пальцы ученика или ученицы становятся увереннее и тверже, как звучание приобретает смысл и гармонию.

Наконец, я был счастлив. Был еще кое-кто, кто слушал первые удивительные нотки моей надменной Олечки. Да, это тот молодой сын бека. Он часто останавливался под окнами Драгунских и слушал Ольгина «до-ре-ми». Я даже задумался, что может стану свидетелем романтической любовной истории между христианкой и мусульманином. Здесь среди местных тюрков ходила на устах поэма об армянке Асли и тюрке Кериме. Однако дела принияли совершенно иной оборот — что у Ольги, что у армян с тюрками (но у них намного позже).