Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Вот именно, задаюсь! – кивнул Уголен.

– Так вот, немало потрудившись – я имею в виду на поприще умственного труда, – в течение долгого времени размышляя и ФИЛОСОФСТВУЯ, я пришел к неопровержимому заключению, что единственное возможное счастье на земле – быть человеком, неотделимым от Природы. Мне нужен воздух, мне нужен простор, чтобы мысли мои вызревали. Мне интересно только то, что правдиво, искренне, чисто, не втиснуто в границы, одним словом, АУТЕНТИЧНО, так что я пришел сюда в поисках АУТЕНТИЧНОГО. Вы меня, надеюсь, понимаете?

– Разумеется, понимаю, – кивнул Уголен.

– Я хочу жить в непосредственном общении с Природой. Хочу питаться овощами со своего огорода, маслом своих олив, свежими, только что снесенными яйцами своих кур, утолять жажду вином из своего винограда и, как только это станет возможно, есть хлеб, который я сам буду печь из собственной пшеницы.

– Знаете, – заметил Уголен, – это вряд ли произойдет сегодня-завтра! Ваши оливы порядочно одичали, так что для их восстановления потребуется года три. С виноградом проблем не будет, но опять-таки ждите урожая не раньше чем через три года. Что касается яиц, вы их получите, если лисы не съедят самих кур. А овощи прямо с огорода без воды вряд ли будут исполинскими…

– Поживем – увидим, – снисходительно улыбнулся горбун. – Я прекрасно знаю: без временны́х затрат и труда не выловишь рыбку из пруда. Но благодаря небольшому наследству, которым я обязан благодетельной скупости своей матери, у нас есть чем продержаться, по крайней мере три года. А через три года… – Загадочно улыбнувшись, он замолчал.

– Да, через три года!.. – подхватила певица, победно покачивая головой.

– А что будет через три года? – поинтересовался Уголен.

– У нас обширные планы на будущее! – ответил горбун, поглаживая жену по волосам. – Но пока не время делиться ими. Это отняло бы слишком много времени. На днях я вам все объясню. Кстати, мне нужны кое-какие сведения. Нельзя ли взять в аренду или купить поля, примыкающие к нашим на севере?

Уголен чуть не задохнулся…

– Вам известно, что у вас больше двенадцати тысяч метров?

– Двенадцати тысяч восемьсот, – уточнил горбун. – Этого недостаточно или, скорее, будет со временем недостаточно, и я бы хотел заранее обеспечить себе еще лишний гектар. Будьте так любезны, разузнайте…

– Справлюсь в деревне… – только и вымолвил Уголен. – Сосед ваш, кажется, булочник… Я спрошу у него.

– Благодарю вас.

– Но для того, чтобы возделывать два гектара, вам понадобятся работники?

– Разумеется, мне нужны будут двое. А эти двое, вот они!

Он раскрыл обе ладони и протянул их вперед: они у него были широкие, с длинными пальцами, но тонкие и белые, с почти прозрачными ногтями. Он встал, улыбаясь.

– Должен вам сказать, что ваша любезность для меня – большой сюрприз. Моя мать, которая здесь родилась, много раз говорила мне, что крестьяне из Бастид-Бланш – самые настоящие дикари и ненавидят людей из Креспена ни за что. Я с удовольствием отмечаю, что вы являетесь исключением, и радуюсь, что мы с вами познакомились. Однако я попрошу вас не оповещать всю деревню о нашем приезде: они и так узнают о нем слишком рано.

– Вам придется ходить в деревню за хлебом!

– За покупками мы будем ходить в Руисатель. Это, конечно, чуть подальше, но там, по крайней мере, люди поцивилизованнее… Еще раз спасибо. Но теперь я должен взяться за самое неотложное. Эме, который час?

Взглянув на золотые часики на браслете, Эме ответила:

– Ровно десять.

– Нельзя терять ни минуты. Пока вы будете наводить порядок и готовить обед, я начну чинить крышу. Извините меня, дорогой сосед. Первый день особенно важен, я должен сию минуту приступить к работе! – Он встал, пожал Уголену руку. – Благодарю за бескорыстную помощь и уверяю вас в своей искренней соседской дружбе.

Он вошел в дом, некоторое время спустя верхняя часть его тела вдруг показалась на крыше под звук потрескивающих под его ногами разбитых черепиц.

– Да, это настоящее поле боя, – весело сказал он. – Все эти камни клали на черепицу, чтобы ее не сносило, когда дует мистраль?

– Наверно, так и есть, – ответил Уголен.

– Кажется, их клали весьма неосторожно, если только не забрасывали снизу… Много черепиц расколото… К счастью, те, что на крыше конюшни, кажется, в хорошем состоянии, переложить черепицу будет детской игрой.

– Главное – береги руки! – крикнула светловолосая женщина.

– У меня есть все необходимое! – ответил горбун, вынув из кармана пару старых перчаток из тонкой кожи.

– Берегитесь скорпионов! – закричал Уголен. – Они часто водятся под черепицей.

– Спасибо за предупреждение, – ответил горбун, который теперь целиком показался на крыше. – То, за что я сейчас возьмусь, продержится недолгий срок, поскольку у меня нет цемента и извести. Однако этого будет достаточно, чтобы уберечь нас от весеннего дождя!

– Что ж, желаю упорства! – сказал Уголен.

– У нас его хоть отбавляй, – ответил горбун и, натянув перчатки, расставив руки в стороны, как канатоходец, двинулся вдоль коньковой балки крыши.

Уголен бросился на поиски Лу-Папе, но не сразу нашел его – тот был в винограднике. Сидя на табуретке, которую он всегда носил с собой, старик натягивал железную проволоку для виноградных лоз.

Заслышав, как бежит племянник, он поднял голову.

Уголен, задыхаясь, первым делом осмотрелся вокруг и только тогда вполголоса выпалил:

– Горбун уже тут. С женой и дочкой. Переселились с мебелью и пожитками. Устраиваются.

– Хорошо, – сказал Лу-Папе, – сходи за моим ягдташем! Он вон там, под терпентинным деревом. Перекусим. Я забыл позавтракать.

Уголен устроился на борозде, а Лу-Папе по-прежнему сидел на табурете. Переломив хлеб, он принялся резать колбасу, пока племянник откупоривал бутылку и наполнял стаканы вином.

– Итак, что он за человек?

Уголен секунду помедлил с ответом.

– Ну, типичный городской горбун! – проговорил он, словно речь шла о широко известном типаже горожанина-горбуна.

– Он что, очень городской?

– Дальше некуда! Они оба очень милые, но несут такую чушь, что ты не поверишь. Он считает, что красивее чертополоха на свете ничего нет, и собирается его сфотографировать. А его жену так и бросает в жар при виде кустов жоподёра. И оба говорят, что эта ферма – рай на земле!

– Ты что, виделся с ним?

Уголен, с раздутой от еды щекой, не без труда выговорил:

– Я помог ему выгрузить мебель, и он угостил меня белым вином.

– И долго он намеревается оставаться там, наверху?

– До самой смерти. Так он сказал.

– Он что, болен?

– Ничуть! У него руки – как у кузнеца! Привез с собой целую повозку кирок, мотыг, граблей и лопат и собирается крестьянствовать!