Ульяна Гринь - Любовь подскажет (СИ)

— Да?… Вы где?… Давно?… Уже еду, через двадцать минут!

Он отключился и, одним глотком выпив кофе, встал:

— Насть, я убежал. Очень… срочное дело, — он смутился и быстро взглянул на неё. Настя пожала плечами:

— Срочное так срочное.

Она проводила его до выхода, получила слегка рассеянный поцелуй в щёку и закрыла дверь. Постояла, глядя на натёкшую с его ботинок лужу, и пошла за тряпкой.

На следующий день Вова не пришёл.

Не было его и в последующие дни.

Настя ждала, вслушиваясь в шаги на лестнице, выглядывая из окна в поисках серой «Ауди», но Вова не появился. Настя, в принципе, могла понять и принять его отсутствие за должное. Ну поигрался, понял, что не то, и просто исчез. Могла бы, но не хотела. Ей не хватало его, до боли во всём теле, до кома в горле! Кто бы мог подумать, что она привяжется вот так сразу, так быстро, так безоглядно.

И Артём снова замолчал. Первые два дня он ещё спрашивал про дядю Вову, а потом просто замкнулся в себе, как раньше, только играл молча с котятами и перебирал принесённые Вовой в первый день машинки. Настя страдала за себя и за сына, не зная, как снова расшевелить его, не понимая, что такого она сделала, чтобы заслужить забвение.

Жизнь потекла своим чередом, но Настя словно выпала из неё. Она вставала в пять утра, кидала всё падающий и падающий снег до семи, пока не проснутся дети, до изнеможения, физического и морального. Вязала до боли в пальцах. Мыла полы в ненавистном садике до блеска.

Она практически перестала есть, готовя только для Тёмки. Стресс, овладевший ею, оказался таким сильным, что она постоянно ощущала острый голод, но, как только в желудок попадала мало-мальски твёрдая пища, Настю тут же выворачивало наизнанку. В конце концов, она перестала бороться с организмом и получила вдобавок бессонницу, с трудом засыпая и просыпаясь каждый час.

Так прошло полторы недели. Десять долгих отвратительных, мучительных дней. И в воскресенье Настя не выдержала. Тётя Вера согласилась присмотреть за малыми, и Настя поехала на «Динамо».

Номера палаток она запомнила наизусть. Ей понадобилось почти полчаса, чтобы найти тысяча триста пятьдесят шестую. Толстая тётка в зелёной дутой куртке и пошлых блестящих леггинсах весело торговала, зазывая клиентов. Увидев приблизившуюся к лотку Настю, тётка бросила и ей:

— Девушка, покупайте кофточки! Скидки на последнюю партию перед весной! Десять долларов кофточка! Джинсы французские, с вышивкой, самая мода в Европе!

Настя покачала головой, чувствуя спазмы в пустом желудке:

— Извините, не подскажете, где мне Вову найти?

— Вову-то? — переспросила тётка, сразу теряя к ней коммерческий интерес. — А вам зачем?

— По личному делу.

— Вова в основном вечером здесь, выручку собирает, товар складывает… Десять долларов кофточка, женщина! Разные цвета есть!

— Вы можете ему передать, что его Настя искала?

— Передам, чего не передать-то… Это всё? Настя, и всё?

— Он поймёт. Спасибо.

И Настя отошла, морщась от начавшейся тошноты. Нет, это не дело, надо потихоньку начинать есть что-нибудь жидкое, а то сдохнет с голода, дети сиротами останутся.

Настя вздохнула, решив сварить супчик на обед, и пошла искать следующую палатку.

В две тыщи четыреста тридцать шестой торговала скучающая модница, с первого взгляда напомнившая Насте страуса. Вытянутая шея девицы заканчивалась маленькой головой, на которой нелепо сидела модная нынче кожаная шляпа с меховыми полами. Настя ждала почти две минуты, пока продавщица соизволит оторваться от дамского карманого романа и лениво взглянуть на неё:

— Я вас слушаю.

— Вы не знаете, где я могу найти Вову?

— Не знаю.

— Но он здесь бывает всё-таки?

— Вечером, под закрытие.

— Вы можете передать, что его Настя искала?

Девица смерила её долгим беззастенчивым взглядом и пожала плечами:

— Передам.

— Спасибо, — сухо ответила Настя и отвернулась. Девица была просто создана для торговли, особенно на рынке! Ну и персонал у Вовы!

В последней палатке у самого выхода беззаботно болтали две молоденькие девушки, наверное, только что закончившие школу. Потягивая пиво из горлышка и куря сигареты, зажатые в покрасневших от мороза пальцах, они оживлённо обменивались сплетнями, совершенно не обращая внимания на покупателей. Настя разгладила пушистый нежный свитерок на прилавке, такой же мягкий, как и подаренный Вовой халат, и одна из девочек чирикнула:

— Берите, последняя кофточка осталась! Десять долларов!

— Спасибо, — вежливо отказалась Настя. — Не подскажете, где мне Вову найти?

— Вовчика? А зачем?

— По личному делу.

— Где найти не знаю, а передать могу, чего надо. Вас как звать?

— Настя.

— Телефончик оставьте, я Вовчику передам.

— Он знает, где меня искать. Скажите только, что это очень срочно.

— Замётано! — кивнула девочка. — Настя, очень срочно! Сегодня же и передам.

Настя вышла с рынка совершенно обессилевшая. Ноги не держали её, и она опустилась на ступеньку, прижимая руки к лицу. Она была почему-то уверена, что ни одна из продавщиц не передаст сообщения — тётка сочтет неважным, ленивая девица нарочно не скажет, а молоденькая болтушка попросту позабудет.

Настя снова поморщилась от тошноты, и слёзы брызнули из глаз, обидные горькие слёзы…

— Девушка, вам плохо?

Настя подняла лицо — женщина средних лет участливо смотрела на неё, касаясь рукой плеча. Настя покачала головой:

— Спасибо, все нормально.

— Как же нормально, вы такая бледненькая! Может, «Скорую» вызвать?

— Нет-нет, не надо, спасибо, — поспешно отказалась Настя. — Мне уже лучше, не беспокойтесь!

Она с усилием поднялась и пошла к остановке. Желудок уже просто качало из стороны в сторону, словно пьяного матроса, тошнота стала совсем невыносимой, и Настя молча заплакала. Слёзы текли по лицу безостановочно, вызывая косые взгляды прохожих, но Насте было всё равно. Ей было плохо, очень плохо, на душе даже хуже, чем в желудке, она ничего не видела, тёмная пелена застилала глаза, но ноги упрямо шагали вперёд.

Настя не помнила, как добралась домой, как прошла в кухню и стала жадно поглощать всё, что было сьестного. Разумеется, желудок не перенёс подобного зверства, тошнота снова подступила к горлу, и Настя бегом бросилась в туалет.

Содрогаясь в конвульсиях над унитазом, она плакала навзрыд — от жалости по испорченным продуктам, от жалости к самой себе и к Тёмке, от обиды на Вову, от собственной непроходимой глупости… И в конце концов затихла. Умывшись холодной водой, взглянула на себя в зеркало и испугалась. Бледное лицо, из-за тёмных волос совсем белое, как мел, синяки под глазами, ввалившиеся щёки, горькая складка под губами… Разве это она, Настя? Даже в самые тяжёлые дни она так не выглядела! Что произошло? Неужели она и сама не заметила, как влюбилась, и теперь страдает? Глупости какие! Не из-за Вовы это вовсе, это из-за Тёмки…