Георгий Караславов - Повести

— Хорошо, — сказал Юрука и, неловко повернув растерянное животное, галопом понесся к городу…

В тесном и длинном зале было душно. Пахло потом и взопревшими ногами. Время от времени кто-нибудь тихонько просил:

— Михал! Толкни-ка верхнюю створку… Вот так!

— У-у-х, Пеню!.. Двинься-ка немного!

— Не толкайтесь, ребята!

— Пропусти меня выйти… Ох, лопну от жары…

— Тсс!

В первых рядах сидело несколько сельских кулаков. Сзади, справа толпились люди Жанкова. Среди них виднелись Желязко и Стефан — оба раскрасневшиеся, вспотевшие. Они собрали около пятидесяти человек и готовились разогнать собрание. Но когда их оттеснили в угол зала, они притихли и не решались даже переглянуться.

На сцене, окруженный членами комитета, Вылко говорил о тяжелом положении на селе. Долги государству, долги Земледельческому банку, долги табачной кооперации, долги кредитной кооперации, долги частным лицам… Долги, долги, долги… Затем начался подсчет доходов и расходов.

Многие подсказывали, напоминали, дополняли, но об этом уже говорилось не раз, потому все с нетерпением ожидали услышать об аренде Ялынкории. Правда, крестьяне каждый день разговаривали с Вылко по этому вопросу, но теперь они с особым любопытством ожидали, что он скажет. Сам Вылко казался им в этот момент более важным, более серьезным, образованным и недосягаемым, чем когда бы то ни было раньше. Выводы, касающиеся положения в селе, были печальными. Сто пятьдесят семей были обречены на голод с марта месяца. Урожай уже был известен, поэтому некоторые считали, что это число занижено.

— Голодать будут сто пятьдесят — сто восемьдесят семей, даже не ошибемся, если скажем, что и все двести. И это при самом скромном подсчете и при условии, что зерно с Ялынкории останется арендаторам, — горячился Вылко. — Поэтому мы должны задать себе вопрос: «А что будет, если у нас возьмут и Ялынкорию?

— Помрем с голоду! — прогремел зал. — Все село будет недоедать!..

— Вот, — продолжал Вылко, поднимая вверх руку, — если мы позволим общине и Жанката взять то, что им причитается, самим нам придется есть солому…

— Не-ет, уж это извини!

— Даже если они возьмут только одно зернышко, — повысил голос Вылко, — даже если они возьмут только одно-единственное зернышко, то оно будет выхвачено из голодного рта того, кто его вырастил…

— Верно-о-о!

— Чтобы не помереть с голоду, чтобы не думать, где бы раздобыть корку хлеба, не только Ялынкория, но и другие общинные земли должны быть розданы нам.

— Там, на пойме, сто пятьдесят гектаров… Что получает с них община?

— А старое кладбище? Тридцать три гектара… терновник, но…

— А оба пастбища…

— Погоди, а земля, что у церкви?

— По порядку! Тсс!

— Говорите по вопросу! — призывал Вылко. — По вопросу! Спрашиваю!.. Тсс!.. Спрашиваю… замолчите… Да по вопросу же!.. Ну, хватит! Чего их перечислять? Вместе взятые, школьные, церковные и общинные земли и пастбища составляют четыреста двадцать гектаров…

— С Ялынкорией?

— С ней… Значит, вопрос стоит так: отдать ли общине и Жанката арендную плату или не отдать… Собрание должно решить…

Последних слов не было слышно. Весь зал разом загремел, словно раскололась какая-то гора, и часть ее полетела в пропасть. Слышны были только отрывочные слова, проклятья, восклицания и ругань. «Ничего…», «Ничего…», «Еще…», «Жанката…», «В прошлом году…», «Просо…», «Цены…», «Хлопка…».

Медленно, как сквозь прорвавшуюся запруду, шум вытек в окна. В зале опять царили духота, возбуждение и ровный голос оратора.

— Согласно ли общесельское собрание не только не отдавать полученного зерна, но и потребовать раздачи общинной и кулацкой земли тем, кому грозит недоедание…

Лес рук поднялся кверху.

— Всем… Всем…

По второму пункту повестки дня крестьяне задавали самые разнообразные вопросы. Один даже спросил, чем ему засеять в будущем году свой участок в Ялынкории — кукурузой или подсолнечником?

— Если не будешь держаться со всеми, ни черта ты не посеешь! — подбросил один ремсист.

Тут Мандьов поднялся на сцену и предупредил:

— Земляки! Полиция постарается арестовать кого-нибудь из нас, как попыталась сегодня арестовать товарища Вылко Грозданова… Не знаю, не пришли ли уже, но я уверен, что она этого дела так не оставит, потому что мы задели интересы кулаков. А нынешний Блок, как и Сговор, берегут их интересы. Я напоминаю вам об этом и предлагаю, чтобы мы были начеку и не допустили в селе никаких арестов. Потому что удастся ли им урвать немного, они потом урвут и больше…

Мандьов умолк.

— Кто арестует?.. Кого?

— Свои интересы бережем…

— Как раз поэтому…

— Пусть попробуют!

— Мандьов, говори еще!

— О чем тут говорить!

— Тсс!

— Слушайте!.. Даю слово Ивану Караманову.

Иван Караманов выпрямился. Глаза его горели. Он вытер пот со лба, пригладил ладонью свои седые усы и окинул взглядом зал.

— Мандьов прав! — сказал он. — Я демократ. Вот, тридцать лет боролся за эту партию, но говорю вам: пусть у меня рука отсохнет, если я еще хоть раз проголосую за нее…

Зал притих. Караманов тоже помолчал немного, затем сел на свое место.

— Никаких арестов! — зашумели воодушевленные крестьяне.

И хоть Мандьов не был пророком, то, что он предвидел, случилось. Через неделю после общесельского собрания двое полицейских во главе с приставом взяло Вылко прямо с нивы и доставили его в околийское управление. Этот арест произошел так тихо, что когда через два дня в селе собрались протестовать, Вылко уже сидел рядом с полицейским в задымленном купе товаро-пассажирского поезда и грустно смотрел на пожелтевшую стерню. Вокруг люди шумели и разговаривали, но в ушах у него отдавался только ритмичный перестук колес:

— Сослан! Сослан! Сослан!

Имя Георгия Караславова — крупного представителя современной болгарской литературы хорошо известно далеко за пределами страны. Его давно знают и советские читатели. Многие произведения Караславова, в том числе «Сноха», «Дурман», «Селькор», «Рассказы», «Обыкновенные люди», неоднократно переводились и издавались на русском языке, как и на языках советских народов.

Творчество Г. Караславова значительно по объему. Его перу принадлежат ряд крупных романов с социальной тематикой, повестей, рассказов и много очерков, путевых записок, публицистических статей и т. д.

За большие заслуги в области болгарской литературы и культуры писатель коммунист академик Георгий Караславов удостоен высокого звания народного деятеля культуры.