Эми Тан - Долина забвения

Наконец картина дошла до меня. При первом же взгляде на нее у меня побежали мурашки: я узнала место на картине — я там жила. Но это было невозможно. Свет в комнате за мной померк, голоса гостей стихли, и я переместилась в картину — в протяженную зеленую горную долину. Я чувствовала, будто нахожусь там в это самое время, чувствую ее прохладный воздух и понимаю, что это мой дом, и мое уединение — не одиночество, а способ ясно понять, кто я. Я сама была этой долиной, неизменной от начала времен. Пять гор на картине были тоже частью меня, моей силой и храбростью встретить все, что проникнет в долину. На небе, отбрасывая тень, застыли темно-серые облака, и я поняла, что когда- то эта буря швыряла меня так, что мне пришлось прижиматься к деревьям, растущим на горе. Сначала мне стало страшно, что темные облака исчезнут и вместе с ними исчезну я. Но снизу тучи были розовыми, воздушными, эротичными. И самое чудесное на картине — сияющий золотой промежуток между горами. Там находился золотой рай, где обитал художник этого идеального мира. Я заметила, что Лу Шин наблюдает за мной с довольным выражением, будто он точно знает, о чем я думаю.

— Что скажешь, Луция? — спросил отец. — Картина, очевидно, тебя захватила.

Вслух я дала ей более рациональную оценку:

— В ней запечатлено столько сменяющихся мгновений и эмоций, — начала я, глядя на Лу Шина. — Надежда, любовь, чистота. Я вижу в ней бессмертие без начала и конца. Кажется, что эти мгновения бесконечны и никогда не исчезнут, как и умиротворение долины, сила гор или простор неба…

Я хотела продолжить, но отец перебил меня:

— Луция склонна к бурному выражению чувств, и сегодня, Лу Шин, вам повезло, что они направлены на вашу картину.

Все добродушно рассмеялись, а я почувствовала, как краснеет шея.

Отец и мать всегда высмеивали меня, когда им казалось, что я чересчур эмоциональна. Да, меня порой захлестывали эмоции, перерастающие иногда в бурю. Но родители считали, что я должна их контролировать. Свои чувства мать контролировала до их полного исчезновения. Но мог ли отец контролировать себя при оргазме?

— Да, мне действительно повезло, — согласился Лу Шин. — По правде говоря, у меня был грандиозный замысел запечатлеть момент вечности, но я считал, что потерпел неудачу. Однако мисс Минтерн подняла мой упавший дух своим отзывом. Поистине, ни один художник не мог бы удостоиться более лестного комплимента.

В комнате будто стало светлее. Хрустальные подвески люстры засверкали и заискрились, пламя свечей разгорелось ярче. Все, кто был в комнате, превратились в незнакомцев, среди которых я знала только Лу Шина. Именно тогда я чуть не упала в обморок. Я никогда раньше не испытывала этого чувства, но узнала его — я поняла, что влюбилась. Я пыталась оставаться спокойной, чтобы не выдать свой секрет окружающим. Только сейчас я заметила небольшую бронзовую табличку в нижней части рамы. Я прочитала ее вслух. Долина забвения. Раздались одобрительные возгласы — все решили, что название выбрано верно.

— Я тоже так подумал, — сказал Лу Шин, — когда встретил ее упоминание в китайском переводе суфийской поэмы «Беседа птиц». Я взял это название, не зная, на что оно ссылается, и позже обнаружил, что Долина забвения — не самое приятное место. Это место сомнений, а сомнения губительны для художника. Так что теперь у нее нет названия.

Все гости выступили против суфийского толкования.

— «Долина забвения» точно описывает картину, — сказал кто- то из присутствующих, — и не имеет отношения к более мрачным отсылкам.

— Мы же не суфии, — добавила мисс Мобер.

Они были неправы, так легко отметая его сомнения. Если он имел их, он должен был им противостоять, сбить их с ног и бороться с ними, чтобы увидеть, что они не настоящие. Иначе они так и останутся в его разуме. Я могла ему помочь — просто быть рядом с ним, показать ему, что его собственная уверенность может победить сомнения. Я скажу ему, что сама делала так бесчисленное множество раз.

Разговор перешел на другие темы, а потом вошла служанка и объявила, что ужин готов. Лу Шина усадили на мою половину стола, но в дальнем его конце, рядом с отцом, который сидел во главе стола. Между нами находились полная оперная певица и мистер Бикинс. Вид на Лу Шина мне загораживали обширная грудь меццо-сопрано и ее массивная прическа. Я расстроилась из-за того, что меня держат так далеко от него. Потом еще мистер Мобер сел слева от меня, рядом с мисс Хаффард. Я оглядела присутствующих. Лица суфражистки, мисс Мобер и астронома больше не лучились обожанием к отцу. Какой странный получился вечер. Свечи, заполнявшие комнату густым запахом, мигнули, когда повар поставил на стол запеченную ногу какого-то животного, плавающую в жирной подливке. Когда оперная певица откинулась на спинку стула, я украдкой глянула на Лу Шина: на его гладкое лицо, голый выбритый лоб. Он не ответил на мой взгляд.

У меня зародились сомнения. Возможно, он не ощущал ничего из того, что захватило мой разум и тело. Я выпила любовный эликсир, а он не попробовал ни капли. Возможно, его не привлекают белые женщины. Или он пережил интимный опыт с сотнями красивейших женщин его расы. В своем страстном желании любви я обманула себя.

Сквозь серое облако печали до меня донесся гул голосов, и яснее других я различала голос Лу Шина. Свет в комнате приобрел сальный оттенок. Разговор перешел на мистера Бирштадта. Он остановится в Клифф-Хаусе, откуда в ясные дни открывается превосходный вид на Фараллоновы острова. Лу Шин уже перенес чемоданы мистера Бирштадта в отель и подготовил его походную художественную мастерскую.

— Я как-то останавливалась в «Доме на утесе», — сказала мисс Понд. — И каждое утро, посмотрев в окно — конечно, когда не было тумана, — не переставала наслаждаться видом островов, что были всего в двадцати семи милях оттуда. Вы тоже будете жить там, мистер Лу Шин?

— У подмастерья не будет такой привилегии, — ответил он. — Я нашел небольшой пансион неподалеку.

— Вы должны остаться у нас! — сказала я быстро. — У нас много пустых комнат.

Мать удивленно посмотрела на меня, но отец немедленно согласился:

— Да, я настаиваю!

— Мы часто принимаем гостей, — добавила я. — Правда, мама?

Она кивнула, и все согласились, что так ему будет гораздо комфортнее. Лу Шин вежливо отказывался до тех пор, пока отец не обещал показать ему всю свою коллекцию живописи.

Мать позвала служанку и приказала ей освежить голубую комнату. Это была гостевая на втором этаже, с южной стороны. Моя располагалась на северной стороне, и, разумеется, башенка находилась прямо над ней.

— Мама, — заметила я, — думаю, что мистеру Лу Шину понравится жить в башенке. Она невелика, но с нее открывается лучший вид на залив.