Эми Тан - Долина забвения

Отец сказал, что это прекрасная мысль. Мисс Понд предложила Лу Шину предоставить ему свой экипаж, чтобы он мог перевезти свои вещи из пансиона. Я внимательно следила за ней, пытаясь понять, не хочет ли она соблазнить его. Но отец предложил Лу Шину отправиться вместе с нами.

Ранним утром следующего дня, когда я спустилась к завтраку, там уже сидели мои родители и Лу Шин. Как они узнали о том, что нужно рано встать, а мне об этом не сказали? Я была счастлива видеть его китайское лицо. Но затем я поняла, что чего-то не хватает. Сегодня он был одет как обычный американец: темные брюки, белая рубашка, серый жилет. Я хотела вновь увидеть его в китайском наряде. С другой стороны, так я могла насладиться его божественным телосложением. Он выше отца, который был среднего роста.

— Все путешественники, плывущие на Фараллоновы острова, мечтают полюбоваться там на морских львов, китов и дельфинов, — сказала мать. — Это действительно великолепное зрелище, — она положила на стол свою любимую иллюстрированную книгу о птицах. — Но я считаю, что исследовать разнообразие птиц на острове куда интереснее. Очевидно, что мистер Бирштадт с этим согласен, потому что в свой прошлый визит он нарисовал множество птиц. Среди моих любимых обитателей островов — алеутский пыжик, который издали выглядит довольно заурядно: толстый, похожий на крота, пока вы не отметите его особенности, если подойдете ближе: синеватые лапки, белое пятно над глазом, округлая головка, тонкий клюв. Вот что в птицах самое интересное — подмечать мелкие детали и различия между кайрами, тупиками, бакланами…

Я уже давно не видела мать такой оживленной. В разговор вмешался отец:

— Гарриет, тебе необходимо сопровождать мистера Бирштадта и его юного друга на Фараллоновы острова. Им может пригодиться твое острое зрение.

Мать была удивлена и польщена. Ей, очевидно, понравилась эта мысль.

— Я знаю, что мистер Бирштадт будет признателен вам за помощь, — сказал Лу Шин. — Но только если вы можете себе позволить потратить время на поездку.

— Я с удовольствием бы тоже полюбовалась на птиц! — воскликнула я.

Мать недоверчиво посмотрела на меня:

— У тебя же морская болезнь.

— Я могу потерпеть, чтобы посмотреть на птиц, — заверила я. — Ты же знаешь, мне всегда они нравились.

Мать еще раз с сомнением на меня посмотрела.

— И у меня еще есть время изучить их до поездки.

Той ночью я долго ворочалась в постели, решая, подняться по винтовой лестнице в башенку или нет. Лу Шин спал прямо надо мной. Я представила, как он распластался на постели, а лунный свет ласкает его обнаженное тело. Какой предлог мне использовать, чтобы проникнуть в его комнату? Желание посмотреть на корабль, прибывающий в бухту? На луну или звезды? Чтобы забрать книгу, которую я читала там и забыла забрать с собой? А потом я вспомнила, что там действительно осталась такая книга: «Классическая анатомия гимнастики». Сладостная дрожь пробежала по моему телу. На следующий день, пока Лу Шин обустраивал в «Доме на утесе» художественную мастерскую для мистера Бирштадта, я метнулась в башенку, чтобы найти альбом с фотографиями. Я засунула его под перину. Вот он! Я вытащила его и поставила на полку так, чтобы корешок книги наполовину выдавался вперед. После пятидесяти двух ее страниц он более чем охотно примет меня.

На следующее утро я поприветствовала Лу Шина за завтраком. Он был дружелюбен, но не наградил меня ни нежным взглядом, ни таинственной улыбкой — ничем из того, что так щедро дарила мисс Понд моему отцу. Должно быть, он еще не видел гимнастического любовного руководства.

— У меня в башенке собраны мои любимые книги, — сказала я. — Вы можете свободно брать для чтения любую из них, — я ждала какого-нибудь знака, чтобы понять, что он уже просматривал некоторые из них.

— Спасибо. Но пока я читаю все, что смог найти о Фараллоновых островах и Йосемити.

— Я думаю, у нас есть замечательная книга и про Йосемити. Попробуйте поискать на книжной полке в башенке.

После завтрака мы сразу отправились в кабинет матери. Она сидела в углу и изучала своих насекомых, а мы устроились наискосок от нее за письменным столом. Между нами лежала иллюстрированная энциклопедия птиц. Мы прилежно отмечали их окрас, форму клювов, размах крыльев, длину хвоста — сотни деталей, которые подкидывали нам темы для разговора вроде: «У этой птицы хвост длиннее, чем у той».

Мы вдвоем переворачивали страницы. Я наградила его своим самым кокетливым взглядом: глянула через плечо и вниз, потом медленно подняла на него взгляд и задержала его на нем. В ответ он просто мне улыбнулся. Я дважды будто бы случайно задела его руку своей. Он отдернул руку и извинился. Говоря с ним о размахе крыльев и миграционном пути, я приближалась к нему и понижала голос, якобы чтобы не потревожить мать, занятую важным делом. Но он не проявлял ко мне никакого интереса, и с каждым часом я испытывала все большее разочарование.

— Луция, — окликнула меня мать. — Не ставь локти на книгу!

Я быстро отстранилась и почувствовала, как краснею от унижения.

Лу Шин повернулся ко мне и сказал:

— Луция, Лу Шин — наши имена так похожи. Вы, американцы, называете это совпадением. Китайцы называют это судьбой.

За три дня до запланированной поездки на Фараллоновы острова мистер Бирштадт отправил нам срочную записку с извинениями. В ней говорилось, что состояние здоровья его жены ухудшилось, поэтому ему необходимо срочно вернуться в Нью-Йорк.

— Туберкулез, — заметил Лу Шин. — Слухи об этом давно ходят.

Родители вслух выразили свое сочувствие великому художнику.

А я мысленно проклинала его: не будет ни изучения птиц, ни романтической поездки.

— А у вас какие планы? — спросил отец у Лу Шина.

— Мои родные уже год спрашивают меня, когда я вернусь. И наконец я могу дать им ответ, которого они так жаждут.

Китай! Он собирался вернуться в книгу сказок, и когда она закроется, закончится, так и не начавшись, романтическая история о Луции и Лу Шине. Мне до сих пор почему-то не приходило в голову, что однажды он может вернуться домой. Если бы он знал, что это значило для меня, почему мне так нужно было сбежать в зеленую долину, где бы она ни находилась! Я жила в сумасшедшем доме с бездушными людьми: с матерью, которая любила только мертвых насекомых, с бабушкой, которая всегда раздувала огонь раздоров и склок, с дедушкой, который бесцельно бродил по дому, хотя обладал отличным здоровьем, с отцом, который всю свою страсть вкладывал в ненасытные вульвы женщин за пределами дома. За одним столом со мной сидели безумцы, излучающие свое превосходство. И главным здесь был отец, который восседал важно, словно Софокл, жевал свиную отбивную и направлял беседу о бессмысленном анализе произведений искусства. Мне приходилось сопротивляться их попыткам изменить меня, унизить, подавить мои эмоции.