Эми Тан - Долина забвения

— Тебе было пятнадцать, — он наградил меня знакомым долгим взглядом. — Вайолет, я хотел бы на один сезон вновь стать твоим покровителем. Сможешь ли ты выдержать его, несмотря на все прошлые обиды?

Я промолчала. Обычно у меня всегда имелся готовый ответ на любой вопрос мужчины. Но его слова коснулись моего когда-то разбитого сердца. Я тщательно собрала и залечила его. Я стала другим человеком. Но мое влечение к нему так велико, что я снова могу легко потерять себя. И в следующее мгновение мне в голову пришла другая мысль: почему бы один сезон не отдохнуть? Перестать притворяться, что я в любовном экстазе, как мне приходилось делать с другими мужчинами. Я могу устроить себе отпуск. Что бы ни произошло после, какая бы сердечная боль меня ни настигла, мне хотелось вновь ощутить любовное томление.

— До того, как ты дашь ответ, я должен сказать тебе еще кое- что, — сказал он. — Я женат.

Старая боль мгновенно вернулась.

— Мы поженились не по любви, — продолжил он. — Наши семьи дружили на протяжении трех поколений, и мы с ней вместе росли, словно брат с сестрой. Нас обручили, когда нам было всего пять лет. Она, как могла, оттягивала свадьбу, и тебе будет приятно узнать почему. У нее нет сексуального влечения к мужчинам. Обе семьи верят в то, что в ней реинкарнировала душа монашки, и надеялись, что я смогу изменить ее религиозные устремления. Но правда состоит в том, что она любит женщину, мою кузину, которую она тоже знает с детства. После того как моя жена родила сына, все были очень счастливы, и эти две реинкарнированные монашки теперь живут вместе в другом крыле нашего дома. Но все-таки она моя жена. Вайолет, я тебе все это рассказываю только для того, чтобы ты не думала, что в мое сердце проникла другая куртизанка и склонила меня к женитьбе. У меня есть жена. И я не хочу создавать дома хаос, обзаведясь другими женами.

Как и обещал Верный, он стал моим покровителем на сезон, и в этот сезон мне не пришлось притворяться. Я просто отдалась любви и удовольствиям, отодвинув подальше мысли о том, как плохо мне будет после окончания контракта.

Когда наш сезон закончился, Верный дал мне еще одно обещание:

— Я всегда буду твоим надежным другом. Если ты когда-нибудь попадешь в беду, просто приходи ко мне.

— Даже когда я буду старая и вся в морщинах?

— Даже тогда.

Он только что пообещал мне дружбу на всю жизнь. Он обещал мне свою верность — подтверждение его имени. Я теперь всегда могу рассчитывать на его помощь. Разве это не то же самое, что и любовь? Разве это не стоит всех сезонов за всю жизнь? Каждые несколько недель он приходил ко мне и оставался на ночь или две. И каждый раз я надеялась на новый контракт. Я не подталкивала других клиентов к покровительству, чтобы оставаться доступной для него. Наконец я мягко упрекнула его:

— Вместо того чтобы изредка проводить со мной ночи, когда я не занята, почему бы не оформить контракт, чтобы ты мог звать меня, когда пожелаешь?

— Вайолет, любимая, я много раз тебе говорил, что ты знаешь меня лучше, чем кто-либо. Ты видишь мою суть. Когда я с тобой, я чувствую старую тоску, живительную силу, но если я не буду сопротивляться тебе — я снова почувствую пустоту и не смогу упорнее работать. И потом, я начну ощущать движение времени, и ко мне придет ужас осознания того, что я упускаю что-то важное, не нахожу лучшей цели в жизни и не смогу найти ее уже до самой смерти. Я буду чувствовать, как проносятся дни, как- неумолимо приближается конец жизненного пути. Мне не нужно больше объяснять: ты понимаешь меня лучше, чем я сам себя понимаю.

— Я поняла только то, что все сказанное тобой — не больше, чем испорченный собакой воздух. Если бы я знала тебя так же хорошо, как ты думаешь, я бы убедила тебя поступить так, как я хочу.

Он рассмеялся.

На каждый мой вопрос он давал ответ лучше, чем я ожидала, но не отвечал на главное, лишая меня надежды. Он принес мне клятву верности на всю жизнь, но не хотел насыщаться мной — и оставался далеко. Почему он думает, что я способна кого-то насытить? Возможно, у меня это просто не получится? А как насчет моих желаний? Я чувствовала себя так, будто бегу по лабиринту, пытаясь догнать что-то ускользающее и очень важное для меня. Мне казалось, что я вот-вот настигну его, но оно в очередной раз исчезало, оставляя меня в полной растерянности. Мне нужно было решить, что делать дальше, куда двигаться и как выбраться из этого запутанного места. Если я перестану бежать и останусь на месте, мне придется принять тот факт, что, кроме того, что я имею сейчас, ничего не будет. Но тогда я больше не потеряюсь — ведь мне некуда будет идти.

Время шло, и я поняла, что то неизвестное, за чем я гналась, — это счастливая версия меня, которую изгнали мои страхи и недовольство. Я оставила в прошлом свои стремления и продолжала жить с более ясным умом и незатуманенным зрением, готовая взять то, что будет мне доступно.

Миновал китайский Новый год, и Волшебная Горлянка стала сокрушаться, что я снова не вошла в число десяти первых красавиц Шанхая. Как она сказала, я не удостоилась полезного упоминания в бульварной прессе, носила одежду не того цвета, не обзавелась более влиятельными клиентами.

— Ты думаешь, что эти девушки в десятке — намного красивее и талантливее? Совсем нет! Просто они не лежат, бесцельно щелкая арбузные семечки, и не считают, что популярность всегда будет только расти и никогда не упадет.

Выбор десяти красавиц Шанхая был сплошным обманом, но Волшебная Горлянка отказывалась это признать. Это были куртизанки, работающие на бордели Зеленой банды, и голоса самих членов банды в десятки раз превосходили голоса других клиентов.

— Даже если бы результаты конкурса не были сфабрикованы, — сказала я, — мне уже двадцать. Я сорванный персик, во мне нет свежести и увлекательной новизны. И то, что я «евразийский цветок», тоже больше не преимущество.

Она пренебрежительно фыркнула:

— Если ты уже сейчас так думаешь, тогда тебе лучше позаботиться о том, как привлечь больше внимания, или закончишь карьеру наставницей такой же неблагодарной девчонки, как ты.

Мир цветов сейчас наполнили евразийские побеги: наполовину американки, наполовину немки, наполовину француженки — едва ли не подавляющая часть из сотни вариаций. И еще больше их работало во второсортных домах и в опиумных борделях. В первоклассные дома всё еще не принимали переселенцев — как временных, так и тех, кто приехал в поисках новых возможностей и намеревался тут обосноваться. Они наполняли Шанхай бездонной алчностью. Японцы подминали под себя все больше китайских предприятий, зданий и домов. Они владели мелкими лавками и крупными магазинами. У их гейш был более высокий статус, чем у куртизанок высшего класса, хотя они могли предложить гостям только музыку, похожую на стук дождевых капель, и никакого секса. Почему они были так популярны? Если бы наши цветы предлагали только музыку, они в итоге отбивали бы ее на медной чашке для подаяний.