Гарик Осипов - Товар для Ротшильда (сборник)

…кстати про оккупацию. При Адольфе в кинотеатре имени Ленина демонстрировали фильм «Вечный жид». Картина тенденциозная, призванная поддерживать у лояльных нацистам граждан чувство превосходства и злость… Что я хотел сказать-… вот, когда я вспоминаю, что творилось здесь между Сермягой и военкоматом, мне кажется, отснятые здесь кадры очень пригодилась бы для картины, которую давно пора выпустить. Она должна называться «Вечный гой».

Люба промолчала.

Осенью 1995 года у Гарика гостил паренек из столицы. Спортивный обозреватель газеты «Новый Гуль». Гарик всегда джентльмен, гостеприимный, несмотря на внешнюю мизантропию, без устали показывал молодому человеку (это он подарил Данченко плакатик «У Лимонова честное лицо») в старомодной вельветовой кепке красивые места на Хортице, в Дубах, в порту имени Ленина, вблизи знаменитой плотины. Однажды вечером Игорь привел Любу Прялкину. Московский юноша церемонно пожал протянутую ровесницей крохотную руку и сразу пошел к форточке — подымить. Все вместе расселись смотреть картину с Кристофером Ли в роли графа Дракулы. Фильм оказался длинным. Около десяти вечера Игорь пошел провожать свою маленькую знакомую. Причесывая перед зеркалом свои рыжеватые, длинные в то время волосы, он перехватил свирепый взгляд обозревателя — тот из комнаты снизу вверх смотрел, как обувается девушка. Прогулочные ботинки были так малы, что больше походили на детские пинеточки. После ухода гостей молодой человек поспешил высказать Гарику свое мнение:

— Зачем, не понимаю, зачем Вы, Георгий Саладдинович ей это показываете?!

— Игорь позвонил, вот я и показываю, — спокойно отвечал Гарик, соображая, не сходить ли им завтра в краеведческий музей, — А что?

— Да нет, я‑то думал с ваших слов — это фигура. А тут — жидовский лилипут. Окурок.

Гарик явно не был склонен выказывать бурные чувства:

— Пожалуй, вы правы, — с улыбкой произнес он в ответ на горькие слова москвича, — Бог леса не ровнял. Окурок так окурок. Скорее огарок. Черныш-огарыш. Но она талантливый человек, хорошо рисует. Ей стоит помогать.

— Себя Вы только этим и убеждаете…

— Скажите это Игорю, или вам придется обождать лет пять, пока им самим не надоест. Между прочим, первой реакцией Данченко на лицо писателя Лимонова стали слова: «Как на такое лицо у негров хуй поднимается?»

— Да? А где он его увидел?

— Не помню, кажется, в «Комсомольской правде».

Игорь носил Сермяге пиво к девяти утра. Что скрывать — такое было несколько раз. Даже Гарик и рецидивист Лемешко побывали в шкуре бурлаков сермягиного идиотизма — однажды тот целый день дотемна протаскал их по Днепропетровску якобы в поисках очередной девочки. Адреса он не знал. Разумеется, безнаказанно, его даже не упрекнули. Игорь принес пиво, Сермяга велел поставить ему бутылки на главный в доме круглый стол. Сам он в белой мужской майке сидел к вошедшему спиной. На диване были разложены порножурналы. Судя по бакенбардам, прическам, фасону одежды на первых кадрах — материал не позже середины семидесятых. Кроме порнографии, кругом на полу, по табуретам, стояли емкости с остатками воды и того, что Данченко предпочитал ею разбавлять самостоятельно, чтобы ни капли не пролилось. Данченко сопел, сопел, переворачивая страницы и, наконец, почуяв недоумение Игоря, обернулся и, улыбаясь осоловелыми глазами, вымолвил: «Алёна должна прийти».

Тоща в желтоватом воздухе комнаты-почечницы Игорь пережил странное наваждение. Ему показалось, нет, не сию минуту, в девять утра, а в другое, точно ему неизвестное время, будто маленькие лемуры-участники отдаленных порносъемок вылезают из картинок журнала, и как есть в бакенбардах и косметике, карабкаются, копошатся вокруг сомкнувшего осоловелые глаза хозяина дома, издавая звуки, сродни позвякиванью посуды в шкафу…

Рассказчик в «Черном коте» Эдгара По замуровал чудовище себе на погибель рядом с трупом. Данченко, скорее всего, запер порнографических человечков в шифоньере, где до сих пор хранятся магнитные ленты, в том числе и коробка с конспиративной надписью — «Чистая». Между прочим, шкаф этот целиком ручной работы, свидетельство трудолюбия и мастерства сермягиного папы-мученика. В одной из дверок имеется окошко, сначала оттуда смотрела Шер с обложки болгарского журнала, потом хозяин заменил ее портретом Эдуарда Лимонова. Если вещички, отнятые Сермягой у порномалышей настоящие, кто знает, возможно, они еще живы и, отгибая угол лимоновского лица, цокают сквозь трещину в стекле (оно треснуло от удара лбом — пьяный Сермяга любит целовать портреты своих любимцев): «Тетя! Дядя! Дайте молока!» если может быть одно, то почему не может быть другое? Что, если цветные пигмеи размножаются, и дядя Саша вынужден время от времени топить их в допотопной ванне, куда он сам иногда «залезает». Или личинки партнеров по фотоебням погибают сваренные вкрутую, плавают маринованные в банках многократного использования, влипли в лед, рядом с присыпанным снежным порошком фаллоимитатором. Хранить его в морозилке посоветовал Сермяге Гарик, чтобы огромный обрубок с яйцами внушал ужас излишне любопытным гостям, из тех, что готовы «нырнуть в холодильник» пока хозяин дома спит на одном из диванов. А может быть, вообще, при порноспаривании происходит не зачатие новых, а исчезновение лишних, и число человечков остается без изменений?

В эпоху диско мы придумали для Саши песню в стиле соул, сальный фанк, который и поныне перекраивают питурики в своих целях. Сермяга должен был петь, тужно подвывая:

А трио — Шея, Снеговик и Манда Ивановна, по-блядски, со свербящей перемодуляцией в дискотечных динамиках:

Хорошо вспоминать такое, сидя в одном ботинке перед зеркалом, в полутемной прихожей.

…получив деньги на бутылку, чтобы не беситься «между собакой и волком», пока не спустится ночь и не потекут рекою посетители, а с ними и водяра, Данченко выдержал паузу, и начав с привычного: «Да, слышь, папа, а тебе случайно не надо…» Предложил Игорю «взрослое интимное белье» только для игрушек, в общем, лилипутские размеры для сермягиных кукол, мужские часы, батники. Все фирменное, ношеное (!), но новое.

Мою сестренку осмотрел тут врач… Не вашу, нет, не вашу. Врача вызвал себе Сермяга: «Заебал этот кашель». Теперь ему известен диагноз — бронхоспазмы. Мог бы озолотиться не рекламе таблеток от кашля. Ведь нет такого места, то есть в любое помещение, куда успели прорубить дверь, Сермяга войдет, не хуй делать, и все ему будут рады.

«Дневник неудачника» — любимая Сермягина книга. Читать ее медленно и удобно. Обернутая в белый ватман, она не слезает с его подоконника так, чтобы ее можно было нашарить пальцами, не отрывая от подушки голову. Сборник навеянных атмосферой Нью-Йорка миниатюр пришелся по сердцу Сермяге, заменил ему биографию Муссолини и более редкие книги про страшных людей. Аккуратный томик все время заложен билетом на футбол в одном и том же месте: