Гарик Осипов - Товар для Ротшильда (сборник)

«Stone Fox» — Наташа бесшумно произнесла губами фирму на ярлыке. Она уже дважды надевала эту короткую юбку, ей очень хотелось показаться на люди с открытыми ногами, но импортная вещица, скроенная по моде самого конца 60‑х, была узка. Спереди выпирал живот. Нат-таша пробовала его втянуть, но по привычке только сильней надувала щёки. Она уж думала не надевать под низ рейтузы, оставить одни колготки, но очень уж некартинно выглядели не очерченные трикотажем её бёдра.

Добротная дорогая вещь. Деньги — крылья. Давно ли они с Сашкой доходили в экономическом мазохизме до крайностей. Стирали хозяйственным мылом. По капле выдавливали разливной кетчуп на чёрствый хлеб. Но Александр, всегда спокойно-непререкаемый, твердил, закатывая глаза: Всё должно быть трансфер. Всё должно быть тр-ранш. Мы им ещё покажем. И вот, пожалуйста. Давно ли они, опасаясь расправы, сжигали портреты… Сашка даже сбрил бороду и выходил на улицу, нацепив очки без диоптрий. Расскажешь — не поверят. И хорошо, что не поверят.

Женщина по-обезьяньи быстро влезла в юбку «Stone Fox» и обвела взглядом супружескую спальню. «Ебись оно конём, пойду и точка», — вслух выругалась Наташа. Оставалось важное, но противное — макияж. «Э-э», — она показала язык дощечкам своего мужа в правом углу.

«И-a, и-а», — чудили эти Чортовы часы бесконечный припев, не переходя к следующей фразе «моца хуца пырва цуца», чтобы не наступил конец света.

Королевич, да и только. Для появления в клубе «Континент» Фикрат Ососков нарядился старовером. Бритоголового бандита из него всё равно бы не вышло — не те плечи, глазища величиной с косточку от персика, и обезоруживающая, как мирные инициативы обрезанных псов, конфетная улыбка до ушей. Она делала его похожим на молодого Бортникова в картине «Взорванный Ад» и на умершего от саркомы музыканта по кличке «Пианино «Ленинград», впрочем, кличку эту знали немногие. Родители Фикрата, настоящие интеллигенты из арабского фильма, были склонны к маниловщине, и, выслушав, на что, собственно, их мальчику нужна приличная сумма, выдали её. Юноша не пил ничего, кроме пива, пивка, как любили говорить супруги Коржовы, когда у них ладились дела. Курение его уродовало, втягивая дым пиявочными губами, он ещё туже сжимал узкую грудь, и совсем превращался в червяка-трубочника. Поэтому Фикрат старался смалить в одиночестве, сидя спиной к двери.

«Мы выкурим их завтра, — сказал бы Парасюк, окажись и он в тот вечер в клубе «Континент», — BUT TONIGHT THEY PLAYIN' OUR SONG». Голливудские цитаты, которыми был набит Парасюк, сильно тускнели, если удавалось выяснить, из каких ничтожных первоисточников они взяты. Но никто не выяснял.

Свесив волосы в скобочку, Фикрат разглядывал загнутые носки своих староверских сапожек. Он ожидал появления Нат-таши из дамской уборной. Юноша подозревал, что над ним смеются, но самому смеяться не хотелось. Он хотел, блаженно улыбаясь, рассказывать о своём чувстве к женщине сорока с лишним лет, разучившейся отдыхать, добившейся совершенства только в одном виде кокетства — притворяться обезьянкой со свастикой в центре малиновой задницы. Фикрату хотелось… показать доброму боженьке хуй… Здесь он вздрогнул и понял, что от волнения задремал. Нат-таша стояла перед ним, сверкая линзами, ноги её были открыты выше колен.

— Значит, вы всё-таки решили избрать для появления в этом злачном месте доспехи традиции, наряд кшатрия-инока, что ж, он вам к лицу, а я, как видите, не удержалась и решила, ха-ха, пофрантить. Что ж, по-моему, это весьма пикантно, авангард и традиция, новомодно и старинно. Здорово, Фикрат, вы смотритесь просто здорово, я вас даже, я вас даже… поцелую.

Всё равно, что от гуся ждать лебедя, всё равно, что за снегом идти в Африку, так однажды решить, что ты полностью, полностью, полностью разбираешься в женском характере.

Староверские л а хи стоили недёшево. Индпошив, снятие мерок плюс сапоги. Наташа прикинула Сашкину долю в этом заказе. «Не будь циником, мама, НАШУ долю», — окликнул её из воздуха муж. Зная стоимость костюма, что был на Ососкове, получалось, что юбка «Stone Fox» досталась ей за копейку.

— Прикидываешь Мама, — вспоминает она последний разговор, — чтобы развести жида не деньги, пришлось три часа рассказывать ему про хасидов.

— Какого жида, Саша?

— Ну этот, Либников, толстый.

— A-а, тот, что тебе подсуропил Попович?

— Экзактеман. Три часа!

— Ну и как? Будет он башлять?

— Нет, он фактически послал меня на хуй.

— Не может быть! Этот Либиков не понимает, с кем имеет дело.

— Либников, Мама. Либ-ников. Будешь сосиски?!

Бит-группа «Срачкерз» тоже не теряла времени. После двух инструментальных пьес, написанных специально для электрогитары лет сорок назад (под эти записи в украинских радиоточках и по сей день читают «огол о шення»), молодые, но уже не такие молодые, после трёх лет тупого репетирования люди, навинтили микрофоны и заиграли собственную вещь, давшую название целому альбому, на стихи поэта Медведкина, по прозвищу Люгер:

Исчерпав собственный материал, пареньки в полусапожках под битлов стали петь классику той эпохи, старательно шкрябая по струнам и, упиваясь тем, что их полусорванные голоса обрели, наконец, ленноновскую истошность. Слушать, в общем, было можно, несмотря на опостылевший тезис о старом и добром. Кое-что они, конечно, подцепили и на «Графских развалинах», чей потешный ведущий не явился не то из-за свидания, не то по болезни. А перед самым финалом конфузливо изобразили версию «Ещё раз о Чорте» Александра Галича в том виде, какой её поёт Папа Жора с ансамблем «Ростовская нота». «Чорт» в смелом Жорином прочтении сильно отзывался «Луи-Луи», самым говнистым, затёртым и одиозным номером из всего гаражного нафталина. Жора не любил новизны, по клубам не появлялся и редко знакомил между собою своих собутыльников и сосок. Поэтому те, кого это беспокоило, считали Жору скрягой, холостяком и калекой. Жора не возражал.

Ближе к одиннадцати в «Континент» заглянул Рем Нагульнов, умный и восприимчивый любитель хорошего кино и музыки и, похоже, человек, верный своему долгу. От его доброго взгляда не ускользнула компания мисфитов, сидевших на лавках у отодвинутого в сторону стола. В центре разместилась Нат-таша, её с чем-то поздравляли, раскачиваясь на каблуках прелых лаптей, привычные посетители концертов такого сорта.