Гарик Осипов - Товар для Ротшильда (сборник)

Глаза Нат-таши посоловели, позабыв о воспитании, она отогнула ноги в тесной юбке, как африканская студентка. Она устала. Сегодня ей не надо было больше ничего.

Фикрат Ососков, вытянув в табачном задымлении из староверского ворота свою аршинную шею, дивился Наташиным коленкам и животику. Газельи чичи осматривали даму с преданностью и блаженством. Жена Крюка Коржова в таком месте была почётным гостем, типа Садко, и привёл её он — Фикрат. «Хорошо, что я настоял», — Ососков гордился своим поступком, словно глазом, подбитым за революцию.

Нагульнов, погладив указательным пальцем правый ус, мысленно сфотографировал пассажиров этой подлодки дураков. Что бы сказал Парасюк, усмехнулся он, увидев Наташины коленки открытые и раздвинутые так неосторожно: «Дывлюсь и бачу..?»

В полночь, когда на невысокой сцене уже горбились совсем другие гитарасты, Нат-ташу Коржавину (так она подписывала свои публикации, впрочем, немногочисленные) ожидал ещё один триумф. Она одержала победу в не совсем обычном, даже, пожалуй, оскорбительном конкурсе. Почти все люди, знаменитые и безвестные, кого-нибудь напоминают. Покойник Клод Франсуа, например, при всём своём магнетизме имел неоспоримо лягушечьи черты, крапо блонд в стиле йе-йе. А профиль Сержа Гензбура — черепаший. Есть люди-мумии и люди-ёлочки. Нат-таша Коржавина, кандидат философских наук, в 44 (now it can be told) года заняла первое место в конкурсе «La Donna Schimmia'2000». Ей досталось звание «Лучшая женщина-обезьяна столичных клубов», кроме того, в награду ей всучили подобающий этому титулу сувенир — Кокосовый Телефон.

Никто не думал глумиться над победительницей. «О-ху-и-тель-но. Лучше поздно, чем жам э . Поздравляю, тёзка», — пробасила костлявый панк-сорванец Наталья Боровец. Какая-то одинокая поэтесса улыбнулась, помолодев на 10 лет, и скромно промолвила: «А я вас совсем другой себе придумала»… Барбара Бирозка, учёный из Германии, рыба в воде русской контркультуры, напротив, очень серьёзно говорила о необходимости большого интервью журналу радикал-феминисток, где ее подруге Га́ге посвятили восемь страниц, и отмечала Нат-ташино сходство с первой женой Фассбиндера актрисой Маргит Карстенсен: «У фас есть фее шянсы, фи только… come se dice… Им яджен… саделяться антииконой нашей порьпи».

Мальчики, кролики, комарики-зубрики, все, у кого между ног болтается, а не сквозит, кинулись сорить отмусоленными из партийной кассы рублями, бегали, чтоб не ждать официанток, к стойке, за дорогущей клубной водкой, и до клёкота в горле, быстро выпивали за здоровье победительницы.

Расставаясь со своим длинношеим паладином у сложно закодированной двери, Наташа тяжёлым шёпотом произнесла только одно слово: «Завтра».

Первое, что она увидела под утро, когда, нашарив очки, оторвала спину от одеяла, которым так и не воспользовалась, был распакованный в беспамятстве вчерашний приз — телефонный аппарат-пальма с двумя наушниками в виде кокосовых полушарий.

Краситься Нат-таша не любила, однако удалять с лица вчерашний грим ей хотелось ещё меньше. Сашка, её гениальный Сашка, которому никто кроме неё и Шельменка-денщика не говорил «ты» не приехал, как обещал, вчера ближе к вечеру. Значит, снова пишет что-то, возможно, давно задуманную историю раскола, постигшего всех, кто в его партии. В ванной она не стала доставать провалившуюся за раковину щётку, просто, выдавив из тюбика на язык детской зубной пасты, поймала ртом струю из крана, и прополоскала его как следует. Чтобы не возиться, быстро залила вчерашним кипятком растворимый кофе, щедро подсластив, выпила. «Здоровски, — произнесла она, по-птичьи двигая головой, — Хорошо, что Шельменки забрали нашу Дороти».

Теперь и глаза её вращались по-птичьи, вне зависимости от того, куда были направлены её телодвижения. «Охо-хо, всё необходимо срочно стирать», — проговорила она, потянув носом воздух, и заперлась после этих слов в туалете.

Воротясь из уборной в спальню, Наташа свернула в рулон свою «соблазнительскую», как она назвала её, жеманясь, парадную юбку «Stone Fox» и спрятала в импортный шифоньер, чью пыльную крышку покрывали стопки грампластинок с записями православных хоров. Переодевшись в привычное домашнее трико, она сразу почувствовала себя хозяйкой своих переживаний. Дважды изобразив в зеркале, где под тумбочкой, если вы помните, любил прятаться ее ребенок, обезьянку, Наташа почесала щиколотку большим пальцем другой ноги и погрузилась в оцепенение наедине с кокосовым телефоном.

При этом мозг её действовал, безустановочно рождая мысли, мысли, мысли. Одна среди них должна была затмить своих предшественниц и решительно потребовать своего воплощения в действительность. И скоренько Коржавина припоминала, как, ступив в прихожую без четверти два, выдернула шнур «пердунчика» из сети со словами: «Да заткнись ты, надоел». Как жалела, отходя ко сну, что ни разу не потанцевала с Фикратом на глазах у всех этих малолетних прощелыг. Разумеется, это дело поправимое, можно и дома, вот только Александр увёз кассетник на дачу, чтобы размножать кассеты со своими лекциями… А большой проигрыватель, увы, йок. Незаметно для себя она роняла плевелы интеллигентского жаргона, выдавая свой возраст.

Трр-Трр, — произнесла она, поднося кокосовую трубку к овальному уху — Анненэрбэ слушает.

Трр-Трр, — почти в то же самое мгновение позвонили в дверь. Накинув байковую рубашку и просунув ноги в допотопные шлёпанцы с пряжками в виде ромашек, Нат-таша таинственно, высоко поднимая колени, пошла открывать. За дверью терпеливо ждали. Открывать предстояло три замка, засов и цепочку.

— Вы?

Фикрат обмотал шею вязаным шарфом, синее пальто чуть ли не до пят превращало его в небывалой длины сосиску с надетой на верхний конец головой восточного гермафродита. Сосисок в доме Коржевых было истреблено немало, и на сей раз, Нат-таша тоже нашла причину предложить их своему поклоннику.

— У вас усталый вид, Фикрат. Будете сосиск… и-и-пчхи!

— Я долго не мог заснуть. Я…

— Вы фантазировали, да, Фикрат? Вы фантазировали, как всё это произойдёт. Александр не приехал. Он, как всегда, на переднем краю, и не нам судить… не нам судить… А я вот не фантазировала… Решила, как произойдёт, так и произойдёт. Выпьете водки? Я знаю, где у Саши спрятана хорошая дешёвая водка… У? Так я наливаю вам? За нас… Хотите посмотреть, как я буду перед вами… раздеваться медленно под музыку. Такой бурлеск. Какие позы буду принимать. Я должна знать, что вас возбущцает. Вы мне нужны. Потому что одна я не справлюсь с борьбой за дело, за наше дело. Потому что через два, максимум три года жиды оторвут моему мужу голову, а всё остальное он оторвёт себе гораздо раньше. Только я не буду переодеваться в нечто обольстительное. Мне есть во что, но ради вас — не буду. Вот стул… Садитесь и наблюдайте во все ваши миндальные глаза, уверена, ничего подобного вы ещё не видели, иначе не пришли бы в нашу организацию… Переспим прямо здесь. Вы же пришли, чтобы переспать со мной, не так ли, Фикрат. И жизнь откроется нам с совершенно иной стороны. Вы спросите, а где же музыка! Я тоже думала, что её не будет. Но — судьба благосклонна к влюблённым Кали Юги… Дело в том, что Саша, Александр, утащил наш панасоник на дачу, переписывать свои лекции.