Гарик Осипов - Товар для Ротшильда (сборник)

Если они не могут стащить майку с рекламой, как они избавятся от буржуазных предрассудков? Их предки покупали у Сруля квас, и за это они водить вокруг Сруля хороводы: «Это же наша квасовщица!»

Юлик бухал не первый день, и это только подчёркивало его сходство с некоторыми героями Николая Рыбникова. Проглотив полную стопку у меня дома, он запил её кетчупом прямо из горлышка. С вымазанным, будто окровавленным ртом он стал совсем похож на киноактёра. Помесь Марлона Брандо и Рыбникова, чтобы было понятно тем, кто читает эту вещь («Товар для Ротшильда») и смотрит старые фильмы. Нельзя сказать, что Юлик многое помнит и сознательно ценит, но подробностей об эпохе летних кинотеатров, луна-парков и кафе с польскими джюк-боксами ему известно немало, это написано на его обветренном лице, читается в его усталой улыбке — тюрьма, завод, чувихи, чувихи, чувихи. Сколько вечерних сеансов позади, спецотделов, выкуренных до фильтра сигарет, отражённых и пропущенных ударов…

Всё это позади. Оно не может, не желает пересечь границу времени и оказаться снова перед твоим усталым, но тоскующим взглядом. А оказаться в нём — значит прекратить существование. Это называется умереть от любви к живому прошлому. Юлик Ломмель не мастер рассказывать, он считает, что я лучше разбираюсь в деталях, но я уверен в том, что он знает. И поэтому мы не договариваясь пришли сегодня вечером на этот плавучий причал, потому что, когда перед тобою пустынный пляж на другом берегу, почти до самой воды заросший кустарником, и вот уже много лет никто его не посещает, там нет рекламы, ларьков, переправа тоже не работает, легче вспоминать то, что осталось позади, острее ощущается за спиною близость живого прошлого.

Правда о тех, кто опекает Сруля. Барбара Бирозка одна из опекунов. Не новая, правда западногерманская. Её уже слушали. «Не спрашивай меня за Барбару» — была такая песня у Бобби Ви. Я — Бобби, а Ви? Бирозка родом из Быдгощи, некогда немецкого города Бромберг. В среде дешёвых берлинских авангардистов схрюкалась с лидером группы «Coccyx» (Копчик) — неопрятной личностью по фамилии Блях, поступила без экзаменов, как жена жертвы холокоста. Одна из наиболее зловонных звёзд в созвездии Приоткрытая Ширинка. В левой подмышке — Маркс, в правой — Энгельс, между ног — Старовэр; похожа на кожаный самовар.

Словно из-под земли, нет, скорее, как в «Эксперименте доктора Абста», из воды на поплавок выскочили два морских епископа. Оба среднего роста, но стройные. На каблуках, но не мексиканского типа, а скорее под Рафаэля, когда он поёт в «Пусть говорят» предпоследнюю песню. У епископа с бакенбардами на голове сидела пыжиковая ушаночка, но не до такой степени, искажённая, как у Сермяги. Второй выглядел прилично, но был менее различим. В феврале темнеет густо и стремительно, главное попасть в этот надрывающий сердце промежуток, по доброй воле, потому что всё, что связано с морскими епископами, принадлежит истории Третьего Рейха, Халифата Благоденствия Сатаны; когда в бурю равноденствия изображение вспыхнет на экранах проклятых аквацефалами Юдопии летних кинотеатров. И на полотне экранов размноженная языческим кинопрокатом Леонида откроет глаза ведьма Джульетта, и все слова дьявольского возмездия, осыпавшиеся с магнитных плёнок, прозвучат в ночном воздухе, и достигнут острых ушей верных долгу, оповестив их о начале Великой Резни…

Холодный сумрак сковывает слух и зрение, слова барабанят, словно о цинковую перегородку, и, как нигде, понимаешь в этот час, насколько ты враждебен происходящему вокруг, где тебе тысяча незатоптанных цыплят давит на психику «не говори при нём так, потому что у него мама»… Когда стремишься выжить, а тебя толкают в тысячу ненужных направлений, не крой матом, не передразнивай толстяка, не подавай вида, что тебе противно ебать Лену Белую, потому что она…

Чорт знает, сколько лет в феврале от Днепра веет холодом. Епископы достали по поллитре вина, тот, что с бакенбардами, зубом сорвал с обеих бутылок капроновые колпачки. Промочив горло, епископы заговорили о рыбной ловле. Юлий Карлович вдохнул поглубже и глухо окликнул: Привет, Толя! По-прежнему «Белый кадиллак, костюм с отливом и роскошная блондинка на заднем сиденьи?»

Морской епископ, сразу же стало ясно, что между нами три шага, не больше, оборачивается, сверкая невидимым золотым зубом: «Ты забыл «чёрные очки», Юлик. Кадиляк, костюм, блондинка и чёрные очки».

Мифические рафаэли пьют вино с таким неторопливым удовольствием, немного жаль, что у нас опять водка. Понятно, в руках у них не «мiцняк», не «солнце в бокале», явно новая отрава, но морским епископам и она не вредит. Двести «любительской» похожи в полутемноте на халву, они тоже с теперешнего мясокомбината, но выглядят, точно ждали, когда ими закусят достойные люди, года с 66-го, когда пел про 11‑й свой маршрут другой Толя, бесподобный солист Анатолий Королёв.

Даже хорошо, что в этот февральский вечер никто не станет вдаваться в подробности баснословных времён, которым мы все, собравшиеся на причале-поплавке без предварительного сговора, обязаны своим шармом, своей усталой волей к жизни, вопреки, блядь, террору любителей командовать, ну их на хуй, не хочу говорить… Если верить источникам, у нас здесь вроде как совещание на Ванзейском озере, что делать дальше с паутиной процентного рабства, окончательное решение принимаем кивком головы — Гиммлер наливает Борману, Борман наливает Геббельсу, Геббельс Юлику — Эй, лысенький, пить будешь… А чувиха? У меня нет чувихи… В данный момент. И Толя-кадилляк с глубоководным Днепровым епископом в знак согласия с фюрером пьют псевдомицняк, потому что честь и верность для них одно абсолютно. То ли это в Москве, то ли это в Париже — не имеет значения в данный момент. Путь его конечный не ведом, и на кольце не ждут.

— Юлик, ты знал Панасенко?

— Нет, а що?

— Он воровал и на месте кражи оставлял записку «До новой встречи, Фантомас». Знаешь Гуйву, следователя? Это он пишет про Панасенко, теперь Фантомасу придётся держать ответ и за вентилятор, и за радиолу, и за сорочки, и за чулки. По-украински пишет.

— Я знаю, что Гуйва подпрашивал ебать у жены Рудника, и Рудник, опять же якобы, подловил Гуйву в подъезде.

— А с какого он года, если возглавлял общество книголюбов, после того как друг вашего дома Пал Палыч дриснул в Москву?

— Кажется, он ровесник покойного брата Кости, того, что умер прямо в заколдованной форточке, старше меня на чирик, получается, года 44‑го, может 45‑го.

— Понятно. Дурачки аксёновского возраста. Книголюбы. Питание пожилых людей. Бесплатная аптека. Наверняка есть арабы, желающие читать Пастернака, наверняка есть арабы, успевшие даже сходить на «Чижа» и «БГ»… Таким арабам с террористами-мракобесами не по пути. Потому что в случае (кстати неминуемой) победы мракобесов-террористов над добрыми любителями Запада их ожидает смерть. Подпись — Blood Axis (Кровавый Таксист).