Салли Николс - На что способна умница

Как и следовало ожидать, Женское движение за мир во всеуслышание осудило это решение. На собрании присутствовали представительницы всевозможных организаций — разумеется, в том числе и суфражистских, но вместе с ними и Национальной федерации работающих женщин, и Женской лиги труда, и Кооперативной гильдии женщин. Отсутствовал только Женский социально-политический союз Эммелин Панкхёрст. Собрание вынесло резолюцию, осуждающую конфликт и требующую от британского правительства попытки мирного урегулирования. Делегации женщин было поручено доставить этот документ на Даунинг-стрит. Мэй и ее мать остановились на улице, слыша, как мальчишки-газетчики выкрикивают заголовки вечерних газет — в них сегодня опубликовали тексты речей, произнесенных днем в парламенте. Вечер был душный и жаркий. Мимо с грохотом катились автомобили. Улицу заполонили суфражистки. Расходиться по домам им не хотелось, но чем еще заняться, никто не знал. В такой вечер мысль о душных комнатах казалась невыносимой.

Миссис Торнтон разговорилась со знакомыми, потом отошла к дочери.

— Дамы из Национального союза намерены идти к Уайтхоллу и там дождаться одиннадцати часов, — сказала она. — По-видимому, там уже собралась целая толпа. Хочешь, и мы с ними? По-моему, предстоит исторический момент. Как освобождение Мафекинга — помнишь его?

— Мама, ты же знаешь, что не помню, — отозвалась Мэй. — Я была еще совсем крошкой! Но давай пойдем с остальными. Сидеть дома сложа руки невыносимо.

— А я так надеялась, что ты запомнишь, — заметила мама. — Но уж это! Сегодняшний вечер ты вряд ли забудешь.

Мэй не сомневалась на этот счет, что бы сегодня ни случилось. Интересно, где сейчас Нелл — может, тоже где-нибудь ждет одиннадцати часов? Нелл за войну или против? Странно, что она вообще задалась таким вопросом! Мэй никогда не задумывалась о том, почему сама она против войн, — не больше, чем думала, почему она против эпидемий или голода. Все перечисленное — явное зло, ведь так? Но, кажется, мало кто был в этом согласен с ней. Все в школе надеялись, что будет война. Неужели и Нелл тоже? Ведь ее отец когда-то служил в армии. А суфражистки из Ист-Энда — из тех, кто бьет окна и дерется с полицейскими. Нет, не может быть, чтобы Нелл в самом деле хотела войны.

А вдруг?

Небольшая толпа на Парламент-сквер не сводила глаз с часов. Была уже половина одиннадцатого. Через полчаса в Германии наступит полночь.

Толпа стояла молча. Никто не кричал, не улюлюкал, не потрясал плакатами. Люди перешептывались, сбившись в кружки. Более странного сборища Мэй еще не видела. Неподалеку от нее трое молодых людей во фраках и цилиндрах выглядели так, будто явились прямиком со званого ужина или из театральной ложи. Покуривая, они изредка переговаривались, но то и дело поглядывали на часы. Рядом пристроилась компания железнодорожных служащих в форме, поодаль — стайка девчонок чуть постарше самой Мэй, все в ярких ситцевых платьицах.

— Все хорошо? — спросила мать у Мэй, и та кивнула.

Стрелки Биг-Бена подползали к одиннадцати. Напряжение стало почти осязаемым. Собравшиеся притихли. Что же будет? Смена планов в последнюю минуту, отправленная наконец телеграмма из Берлина? Что-то же должно случиться, как же иначе?

А потом минутная стрелка перепрыгнула на двенадцать. Биг-Бен принялся отбивать долгие удары. Напряжение вдруг рассеялось, все разразились криками:

— Войну объявили! Войну объявили !

Поднялся шум. Люди ликующе вопили и обнимались. Один из молодых джентльменов запустил в воздух свой цилиндр, крикнул «фью-у!» и рассмеялся.

— Мы будем воевать! Будем воевать! — вопили железнодорожники, хлопая друг друга по спинам и качая головами.

Еще один молодой джентльмен, в сером фланелевом костюме и шляпе-канотье, подбежал пожать руки суфражисткам.

— Прошу меня простить, — невпопад повторял он. — Ужасно волнительно, да? Война! Удивительное зрелище, ведь так?

Он пожал руку Мэй во второй раз, снял очки, протер их носовым платком и направился обмениваться рукопожатиями с железнодорожниками, повторяя: «Война! Настоящая война!»

Внезапно все заговорили разом. У каждого из людей, которые еще несколько минут назад казались такими молчаливыми и серьезными, вдруг нашлось что сказать, и чаще всего в толпе звучали слова: «Войну объявили!»

На улицах прибавлялось народу. Толкотня усиливалась. Миссис Торнтон, наверное вспомнив о беспорядках в Бау, схватила дочь за руку, крикнула: «Идем скорее из толпы!» — и начала пробиваться в сторону улицы. Но продвигались они медленно. Потрясение на лицах людей вокруг сменялось истерическим ликованием. Компания мужчин у паба оглушительно и не в лад распевала «Правь, Британия!». Молодой джентльмен в канотье и его приятели подхватили пение. Где-то неподалеку кто-то хлопнул пробкой, откупоривая шампанское, и с возгласом «ур-ра!» выпустил пенную струю поверх голов толпы. Девушка в белом платье схватила за кончик свой кушак и замахала им над головой с криком «смерть гансам!».

Автомобиль, набитый молодыми мужчинами и женщинами, пронесся по улице во весь опор. Женщина за рулем бешено сигналила. Ее пассажиры на заднем сиденье гикали и улюлюкали. Метнув в них нервный взгляд, миссис Торнтон рывком притянула дочь к себе.

Мэй озадачивало это воодушевление. Радовались мужчины, которых наверняка заберут в солдаты. Неужели они не понимают, что это значит? Странно было попасть с собрания, где с тревогой обсуждалось неприглядное нутро войны — потери гражданского населения, развал экономики, лишение суверенитета, — прямиком на шумное, чуть ли не ярмарочное празднование того, что война объявлена. Любой из этих молодых мужчин мог погибнуть. Неужели им все равно?

На противоположной стороне площади развернулась небольшая антивоенная демонстрация.

— Эта война нас не касается! — кричал какой-то мужчина, пока Мэй с матерью проходили мимо. Демонстранты выглядели совершенно неуместно в атмосфере общего праздника. Но все равно Мэй поглядывала на них немного виновато. Оставаться сторонним наблюдателем казалось так неправильно. Мэй хотелось делать хоть что-нибудь — по примеру женщины за рулем того автомобиля.

— Может, поддержим их? — спросила она у матери, но та покачала головой.

— Не сегодня, — ответила мать. — Идем домой. Завтра у нас полно работы.

Посыльный с телеграфа явился, когда Суонкотты завтракали. В семье из восьми человек завтраки были непростым делом. Отец Нелл, Билл и сама Нелл спешили на работу к восьми, значит, завтракать должны были не позже четверти восьмого. Хлеб с маргарином доставался Нелл и матери, хлеб с топленым жиром — мужчинам, которым предстоял тяжелый физический труд на протяжении целого дня. Джонни и младшенький тоже просыпались и требовали есть. Берни и Дот хоть и оставались в постелях, но уже не спали. Берни спал на диване в кухне, а Дот просыпалась, когда остальные покидали широкую кровать.