Салли Николс - На что способна умница

В ресторане готовили рагу из тех, какие нравились матери Мэй, — с бобами, чечевицей, горохом, всякими кореньями прямо с кожурой. На вкус Нелл, рагу было жидковато, но ей нравилось питаться овощами, как Мэй. Однако кое-кто из женщин Ист-Энда считал такое меню возмутительным.

— За кого они нас принимают — за скот? — негодовала миссис Дэвид. — Вот вы бы разве стали есть этакую дрянь, мисс?

— Разумеется, стала бы! — отозвалась женщина, которую суфражистки наняли стряпать. Ее пыл показался Нелл близким, она украдкой усмехнулась. — А вы разве не знаете, что половина пользы от овощей — в их кожуре? Ну как же, во время «картофельного голода» в Ирландии…

Но Нелл не хотелось слушать про то, как голодали ирландцы. Она взяла свою миску с бобовым рагу, хлеб и отошла искать своих. Мать устало улыбнулась ей.

— Почему бы властям не устроить что-нибудь такое? — спросила она. — Вместо того чтобы перекладывать эту задачу на женщин?

— Им некогда — делают оружие, — коротко объяснила Нелл. Она нечасто соглашалась с матерью Мэй, но в этом случае пришлось признать, что в ее доводах есть смысл.

Биллу казалось унизительным принимать подачки от женщин. А это и вправду были подачки, хоть женщины не считали свое дело даже благотворительностью. Обеспечивать семью — обязанность мужчины. Конечно, никто и не рассчитывал, что семнадцатилетний парень сможет прокормить семерых. И все-таки. Билл уже ходил в доки, спрашивал, не возьмут ли его на отцовское место, но всерьез с ним об этом даже говорить не захотели. Сейчас столько мужчин осталось без работы, и естественно, никто не поручил бы такому зеленому юнцу сложное дело. И ему пришлось все так же работать на дядю. Мальчишкой-посыльным из лавки.

Отцу Билла нравились суфражистки из Ист-Энда, он считал их отчаянными и смелыми. Но Билл знал, что они выступают против войны — во всяком случае, Сильвия Панкхёрст. Достаточно было почитать газеты, которые валялись повсюду в женской организации, чтобы в этом убедиться. И теперь его точила мысль, что он принимает еду от предательниц, настроенных против британцев.

Призывные плакаты в Попларе и Бау попадались на каждом шагу. Мужчины с них указывали на зрителя пальцем, кричали на него, стыдили. Билл видел, как женщины раздавали белые перья мужчинам в штатском, а не в военной форме — это происходило прямо на оживленной улице, на глазах у всех. Когда кому-то давали белое перо, это означало, что он трус. Когда Билл увидел их на улице, он ехал на велосипеде, поэтому ему перо не дали. А ведь могли и дать.

Снаружи на стене лавки дяди Джека висел плакат:

Адреса ближайших призывных пунктов указаны внизу.

Явитесь к начальнику призывного пункта лично, и вы узнаете все подробности, касающиеся сроков службы, денежного и иного довольствия. Вы сможете пройти медицинский осмотр и освидетельствование прямо там же, на призывном пункте, не теряя времени.

Всякий раз, когда Билл проходил мимо этого плаката, он казался ему обвинительным актом. Он всегда говорил, что уйдет в армию, как его отец, едва ему стукнет восемнадцать. Но какой смысл идти в армию, если война уже закончилась? Каково ему будет служить под началом тех, кто побывал на ней?

Билл проходил мимо плаката, и с каждым разом его решимость росла. И вообще, на подготовку новобранцев уходит столько времени. Даже если он уйдет в солдаты завтра же, ему, возможно, вообще не доведется побывать во Франции. Но это будет уже не важно. Он хотя бы сможет говорить, что сам записался в армию. Тогда никто не станет насмехаться над ним.

Был сырой мартовский день, Билл припозднился с работы. На кухне царила неразбериха, как всегда перед ужином: Дот и Берни рассорились, пока накрывали на стол, Сидди плакал, потому что ему не дали поиграть с хлебным ножом, Нелл жаловалась всем, кто соглашался слушать ее, что пороги заводов обивают несметные толпы, готовые работать поденно. Почему правительство не пристроит их работать на фермах, растить овощи или еще что-нибудь, если в стране такой адский дефицит любой еды?

Билл сдернул с головы кепку, швырнул ее на стол и объявил:

— Можешь занять мое место, если хочешь. Я ухожу.

— Что?.. — Нелл уставилась на него. — С чего вдруг?

Билл отвел глаза.

— В армию записался, вот с чего.

Она не сводила с него глаз. Он ответил ей вызывающим взглядом. Ну и кто здесь теперь мужчина?

— И думать забудь! — Мама подняла глаза от кастрюли, за которой следила, и поединок взглядов закончился. — Уильям Суонкотт, ты сию же минуту пойдешь обратно на призывной пункт и скажешь, что тебе всего семнадцать. Я не шучу! Какой бы ни была война, мы еще не настолько отчаялись, чтобы посылать детей на фронт, и с тебя начинать не собираемся.

— Нет, — отрезал Билл. Он снял куртку и повесил ее на крючок за дверью. И повернулся лицом к матери. — Я уже сказал им, что мне девятнадцать, поэтому меня наверняка отправят во Францию. Ты меня не остановишь, мама. Это и моя война. Как только осмотрюсь, буду присылать домой деньги и все такое.

Нелл, пристроившись у огня, видела, как мать соображала, не броситься ли на призывной пункт самой, и уже готова была так и сделать, но передумала.

— И вообще, — продолжал Билл, — все уже решено. Я не могу отказаться, это будет дезертирство. Представь, что сказал бы папа, если бы узнал, что я дезертир!

Мать попыталась возразить, но Нелл уже видела, что толку от этого не будет. Билл добился своего.

Она смотрела на него, раздираемая завистью и тревогой, раскаянием, гордостью и страхом.

В какой мере в его поступке виновата она?

Нелл лежала в постели Мэй и разглядывала пятна копоти на потолке. Мэй говорила о всеобщей мобилизации, скорое объявление которой они с матерью предвидели и считали катастрофой. Нелл ловила себя на мысли, что на тревоги ей просто не хватает сил. Если солдат недостаточно, надо откуда-то взять их, разве нет? Ведь объявили же немцы всеобщую мобилизацию. И если мы хотим разгромить их, значит, и нам пора сделать то же самое. Это казалось Нелл настолько очевидным, что доводы Мэй против мобилизации озадачивали. Но спорить с Мэй бесполезно. У Нелл не было ни единого шанса убедить ее прислушаться.

Чем дольше шла война, тем труднее было Нелл находить в себе сочувствие пацифизму Мэй. Особенно сейчас, когда у ее отца в разгаре первый бой — где-то в забытом богом бельгийском захолустье под названием Ипр: никому не известно даже, как оно произносится, это название. Раньше Нелл казалось, что бои продолжаются день или два: с одной стороны выстраиваются наши, с другой — враги и стреляют друг в друга, а когда дым рассеется, считают потери и объявляют, что победила та или другая сторона. Но в этой войне сражения все длились и длились, и все на том же Ипре, и невозможно было забыть, что отец там. И не вздрагивать от каждого стука в дверь, боясь, что принесли телеграмму. И с замиранием сердца читать списки погибших в газетах, но не читать их было еще страшнее. Представить только, если с отцом что-то случилось и если об этом первыми узнают другие, к примеру миссис О’Фаррелл! Нет, даже думать невыносимо.