Wind-n-Rain - Костолом

— Не надо брату звонить. Пусть побудет с девушкой. Я тебя до дому провожу.

— Правда? Как? — Глаза Мишины вспыхивают и тут же затухают. — У тебя даже машины нет.

— У Валеры есть. А благодаря меню, Валера нынче трезв. Скажешь, когда тебе будет пора…

— Да хоть щас! Кафе на всю ночь арендовано, пускай все веселятся. А мне ещё лекарства принимать…

Отловив друзей на танцполе, Ксения скудно, без подробностей и уж точно без объяснения мотивов обрисовывает ситуацию.

Десять минут спустя все четверо уже погружены в машину. Пока Женька по-хозяйски переключает радиостанции на магнитоле, а Валера пытается не прозевать нужный поворот грунтовки, Ксения делит заднее сидение с именинником. Сложенная коляска потряхивается в багажнике, на наиболее резких кочках с грохотом врезаясь в стальную крышку. Ксюхе неудобно. Потому что несмотря на то, что на заднем их двое, места между ними ещё очень-очень много, и это пространство отражается в сердце какой-то вакуумной пустотой. И не заполнить её ничем.

— Ну всё, приехали. — Подкатив к калитке, Валера наконец тормозит и стремглав выскакивает, чтобы вытащить коляску. Аккомпанементом к прибытию служит надрывистый собачий лай из-за забора.

— Пойдём, я помогу, — вызывается Женька.

— Не надо, — шепчет ей Ксюха. — Отдыхайте.

— А ты что — одна здесь…

— Домой пешком дойду — здесь не далеко, дорогу знаю. А ты не спорь, — упреждающе обрывает она подругу, уже было открывшую рот для протестного заявления. — Лето скоро закончится. Пользуйтесь тем, что осталось.

Она даже не представляет, как жестока — резанула правдой по праздничному настроению, и Женька обиделась бы, да только если и обижаться — то на себя. Она сама всё испортила. Она влюбилась.

— Ладно. Тогда… До завтра.

— До завтра. — Ксюха отвечает уверенно и с улыбкой.

Ксюша обходит просторный дом, как делала это уже однажды, но теперь её внимание привлекают всё новые и новые детали. Пока Миша заперся в своей комнате, совершая там ритуал переоблачения в домашнее, она с любопытством осматривает окружающее её пространство. В доме нет телевизора. Зато есть несколько ноутбуков. Убранство чистое, опрятное и неизменно старомодное. Как будто бабушкин сундук вытрясли, вдохнув в содержимое новую жизнь и разбавив угрюмый оттиск старины вкраплениями современной техники. Электрочайник, новенькая плита, четырёхкамерный холодильник, микроволновка, тостер… Это жилище не выглядит жилищем отшельников. Оно также не выглядит необитаемым — несмотря на тишину, которая сегодня, в ночь после праздника, обретает какие-то гнетущие, печальные нотки, частичка уюта проклёвывается сквозь каждый половик, через ивовые прутья плетёных стульчиков на террасе и полупрозрачные занавески на окнах. Как и в прошлый раз, Ксения поражается чистоте — дом ею полнится. А дом-то не маленький…

— Кто здесь убирается? — Спрашивает она саму себя — забывшись, вслух.

— Я.

Она не заметила, как он появился на кухне, и оттого вздрогнула.

— Сам?

— Сам, а что такого? Чай будешь? У меня конфет… полно!

Ксения не хочет ни чаю, ни конфет, но хочет задержаться подольше, а потому соглашается. Усевшись на яркий, с мягкой обивкой стул во главе овального дубового стола, она наблюдает за тем, как хозяин дома шурует с посудой. Старается наблюдать незаметно. Хотя, конечно, она знает, что он знает, что она на него смотрит. Мысли о вещах, которые её не касаются, никак не хотят покидать её голову. Как, зная о том, что парню осталось совсем мало, его родители могут вечно где-то пропадать? Неужели не хотят всё оставшееся у них время провести рядом с сыном? И эти братья… Неужели их не тревожит, что их родной человек, почти ещё ребёнок, ограниченный в действиях, вынужден находиться здесь один — здесь, средь полей на окраине посёлка, в километрах от других жилых домов? С постоянно пропадающей мобильной связью и возможностью тяжёлых приступов. Ничего не ёкает?

— Ты наверное плохо думаешь о моих родных? — невзначай бросает Миша, выставляя чашки на скатёрку. — Не стоит. В моей болезни никто не виноват — это воля Господа. Им тяжело быть рядом… Им будет легче без меня. У меня два старших брата, они продолжат род.

— Ты не расплачиваешься за их счастье, ты же понимаешь это? И вообще… Почему ты не в больнице? Разве совсем-совсем ничего нельзя поделать?

— Провести последние дни жизни в палате, глядя в белый потолок, вместо того, чтобы провести их в родном доме, среди приволья? При одинаковом исходе… Выбор очевиден.

— Выбор? Ты сам его сделал?

Он не отвечает, но отчего-то улыбается. На время место тоски и негодования в душе Ксюхи занимает страх.

— Те цветы, они… Были так неожиданны. — Она переводит тему, вспоминая забытое и тут же понимая, насколько неудачно.

— Забудь. Глупо, я знаю, Но мне не стыдно. Я бы пожалел, если б не послал их.

— И правильно… Я бы тоже пожалела, если б ты их не послал. — Ксюха тихонько посмеивается, осознавая, какую несуразицу сморозила. — И чем ты ещё занимаешься? Обычно. Кроме сада и домашних дел?

— Много чем. Мне редко бывает скучно, если ты об этом. Когда интернет работает бeз перебоев, я скачиваю себе всё подряд — фильмы, книги, музыку… Потом, когда инет тормозит, просматриваю это всё с компа. Но больше не буду.

— Почему?

— Времени не так много. Займусь фермой. Хочу посмотреть, как мураши будут расти.

На это и ответить-то нечего. Ксения молча цедит обжигающий чай с шиповником сквозь зубы, что почему-то скованы щекоткой, будто по ним вдарили. Ловит взгляд собеседника — тот смотрит прицельно, не отрываясь и не скрываясь. Она не против. Если ему нравятся муравьи и девушки в костюмах распутных лягушек, пусть так и будет.

— Хочешь, я буду каждый день приходить?

— Хм… Зачем? — Миша смотрит на неё с надеждой, плохо скрываемой за завесой недоверия.

— Просто так. Лето заканчивается, и я скоро уеду. Так что у меня тоже времени мало. Можно было бы вместе выращивать муравьёв…

Миша смеётся уже от души.

— Я же знаю, тебе не нравятся муравьи!

— А может мне нравишься ты…

— Вряд ли. Но я не против. Приходи, когда хочешь.

— Хорошо. Значит, завтра. То есть уже сегодня. Я обычно часов в десять заканчиваю убираться после завтрака, так что…

— Тогда я не буду сегодня ферму распаковывать. Завтра вместе распакуем.

— Хорошо. И ещё раз — с днём рождения!

Ксения не хочет, чтоб её провожали, и хозяин дома чувствует это. Когда она, молча кивнув, выходит из-за стола и направляется к двери, он за ней не следует. Когда она, захлопнув дверь, бредёт к калитке мимо зарослей розовых кустов — он наблюдает за ней через окно кухни. Когда она прикрывает за собой калитку, чуть не прищемив нос увязавшейся следом псинке, и теряется где-то на полевом бездорожье, которого за высоким забором, увы, не видно, он выключает свет и ещё долго сидит в темноте, разглядывая звёздное небо через блестящую гладь оконного стекла.