Wind-n-Rain - Костолом

Она бежала наобум, спотыкаясь о тонкие сухожилия хитросплетённых кореньев, падала, сдирая кожу на ладошках, пачкая джинсы на коленях, мгновенно поднималась и продолжала бежать. Сухие ветки драли щёки, и она щурилась, чтобы уберечь хотя бы глаза — но вот какой от них прок, здесь, во тьме? Дождей не было уже более месяца, температура даже ночью не опускалась ниже тридцати — для южных прибрежных широт не бог весть какая невидаль, но всё же настоящие засухи случались здесь нечасто. Виноградари роптали… И не зря: мощные суховеи сдирали верхние слои истрескавшегося чернозёма, как кожу с тела Земли, и уносили прочь, обнажая скрюченные суставы корневищ. Ксюха всё чаще спотыкалась о них: от усталости колени уже не поднимались так высоко, и носки шипованных кед всё охотнее попадали в силки измученных жаждой корней. Виноград хотел пить, а она просто пробегала мимо, и он хватал её в нелепой надежде охомутать, сковать, высосать всю влагу… Но она вставала, чтобы продолжить бегство — горло горело, ноги дрожали, жжение на ладонях отвлекало, а глаза ничего не видели. Вдруг — дорога.

Продравшись сквозь виноградник, Ксю оказалась на перекрёстке: двухколейными грунтовыми дорогами местные поля испещрены, как тетрадный лист — крупной клеткой. Вдоль них — фонари, и, очутившись в самом средоточии света, девушка остановилась. Теперь ей легче видеть, и даже легче дышать, но спокойнее не стало. На перекрёстке она была не одна. В центре условного квадрата, обозначавшего пересечение двух пустынных дорог, отбрасывая сразу четыре тени, стоял он. Его странное белое лицо, лицо пришельца, заброшенного сюда, в Алиевку, по ошибке, выделялось во тьме, оно бликовало, как маска, оно ничего не выражало. Конечно, Ксю никогда не видела его прежде, она даже не была уверена, что этот человек существует, но благодаря кривотолкам алиевцев она была о нём наслышана так плотно, что встретив наконец героя легенд лично, ни разу не усомнилась: перед ней Костолом. Лицо его пугало и зачаровывало одновременно, как пугают и зачаровывают нас старинные легенды, в которых правда и вымысел переплелись так тесно, что стали уже неотличимы друг от друга. Остановившись совсем рядом, Ксанка упёрлась костяшками пальцев в бёдра и хрипло задышала. С нижней губы капала слюна, распущенные волосы налипли на лоб и щёки. Она смотрела не него и решала: кто хуже? Они или он? Шум за спиной нарастал — они близко, уже продираются сквозь виноград, следуя протоптанной ею же тропой, и с минуты на минуту они будут здесь, на перекрёстке, под фонарями. А бежать дальше почти не было сил…

— Аааaaaаа!

Bзяв низкий старт, Ксю припульнула вперёд. Она неслась прямо на него, не сводя глаз с белого вощёного лица. Дистанция между ними сокращалась, а он продолжал стоять, не шелохнувшись, — будто ждал, когда жертва сама запорхнёт в его объятия. За пару шагов до казавшегося неминуемым столкновения девушка развернулась на девяносто градусов влево и продолжила бег. Грунтовка уводила её с полей обратно к посёлку. Шум погони, подначивая, звучал в её ушах отчётливо. Но за ней никто уже не гнался.

— Где сука…

Двое выскочили на дорогу в нескольких метрах от освещаемого фонарём перекрёстка и принялись озираться.

— Она не могла далеко уйти!

Один из них держал в руке нож.

— А это что за хрен…

Тёмная фигура в центре перекрёстка привлекла внимание не сразу — двое были слишком заняты поиском следов ускользнувшей добычи.

— Да это же сам Костолом! Вот так встреча…

Казалось, реплика прозвучала под аккомпанемент потираемых ладошек. Растерянный прищур на лицах преследователей сменился хитрым оскалом. Костолома в посёлке боялись, как боятся всех отшельников. Но это в своём доме он страшный: там у него овчарки, ружьё, забор, да и отделение полиции в соседнем квартале, если что… А здесь, ночью, в виноградниках… Он один, и не похоже, чтобы собаки или двустволка были при нём. Двое уже и думать забыли о дерзкой девчонке — впереди замаячила добыча поинтереснее.

Они двинулись к перекрёстку, а бледноликий не двинулся с места. Он их не ждал, но был им рад. Некоторое время в виноградниках было шумно. Стаи гнездовавшихся в кустах ворон, обдиравших последние засохшие завязки, — виноградари несостоявшийся урожай уже оплакали, потому птиц больше не стреляли, — сорвались со своих мест, закружив над полем крикливыми тёмными тучами. Бледноликий пнул ногой чужой нож и взял путь на посёлок. След беглянки ещё не остыл — он мог бы выследить её, но зачем? Хватит на сегодня. Этих двоих Земле будет вполне достаточно. Глупцы… Человек шёл домой, а вороны кружили в небе, не решаясь вернуться в свои гнездилища прежде, чем он покинет поле.

Через час Алиевку накрыло грозой.

— Ксюш, а с кем ты вчера загуля-ала? — Женя заканчивает мыть очередную тарелку и передаёт её в обтянутые латексными перчатками руки подруги. Не заметить свежих ссадин на ладонях нельзя — прозрачный материал их не скрывает. — Ну, колись! Я слышала, когда ты вернулась — поздно было! Подцепила кого? И, судя по царапкам, кувыркались вы на сеновале… Признавайся? Откуда он?

Царапки — это Жека и про руки, и про Ксюхино лицо. Говорит так, будто не знает, что в начале лета сеновалы стоят пустые! Ксения едва на ногах держится — за тот осколок ночи, что она провела в своей кровати, поспать ей так и не удалось. Завтрак в небольшой частной гостинице начинают подавать в семь, значит, к шести работницы уже должны быть в столовой. Целое лето в таком режиме, без отгулов и выходных — каторга, куда городские студентки сослали себя по доброй воле. Но всё же не усталость заставила девушку вздрогнуть и чуть было не выронить влажную тарелку на гладкий досчатый пол. Женька спросила «Откуда он?». Будто видела события вчерашней ночи, будто была там и видела его. Конечно, нет. Просто Женька свято верит в теорию двух клиньев и давно подначивает подругу на ничего не значащий роман с каким-нибудь симпатичным курортником…

— А? Нет. Ни с кем. Просто загулялась…

— Загулялась она. По тебе видно. Ну, не хочешь — не рассказывай! — Женька надувает губки в гримасе показной обиды и протягивает подруге очередную свежевымытую тарелку. — Давай-ка поднажмём, а то в двенадцать новый заезд, а нам ещё номера убирать, не забывай!

Забудешь тут. Ну и лето они себе устроили, девчонки-каторжанки! Ну и каникулы! И до вчерашнего дня Ксюха была очень даже довольна такими раскладами, потихоньку остывая, забывая, расслабляясь… Оставляя весь этот кошмар позади (хотя бы до сентября, но всё же). Однако, Артур её нашёл. Теперь небезопасно даже здесь, в Алиевке. Вчера ей удалось убежать, но они вернутся… Кем бы они ни были — они вернутся. Грудь поражает смятением, вот уже и сердце как с поводка сорвалось. Ксюша рада бы снова забыться в работе, но за новой тарелкой не тянется. Чувствует — её накрывает, себе она снова не хозяйка. Зачем посуду бить…