Фиона Валпи - Девушка в красном платке [litres]

Он кивнул с несчастным видом, зная, что она права. И все же казалось, что даже воздух вокруг них пропитан невыраженной тревогой, смутной, как речной туман, висящий над поверхностью воды, движущийся и обманчивый, создающий фантомов, вселяющих страх. А страх теперь поселился в мыслях каждого.

Они поцеловались в последний раз, Матье наконец отпустил ее руку и отправился обратно на виноградник, чтобы сложить вещи и завтра рано утром выехать в Тюль.

К тому времени, когда подписали соглашение о перемирии, французская армия была уничтожена, хотя боевые действия начались совсем недавно. Сотни тысяч солдат убиты и почти два миллиона взяты в плен, если верить обрывочным сообщениям, которые все еще просачивались по радио. Маршалу Петену поручили создать новое французское правительство («нацистские марионетки», – заявил граф с отвращением) – в Виши, чтобы руководить юго-восточной частью страны. Это было все, что немцы позволили оставить без оккупации.

И вот на карте обозначили немецкую оккупационную зону – область, которая теперь была занята нацистами.

– Они забаррикадировали мост! – Ив влетел в кухонную дверь, вернувшись после развоза муки местным пекарням.

– Кто забаррикадировал и какой мост, сынок? – спросила Лизетт, вытирая стол, где готовила еду к ужину.

– Немцы. В Кульяке. Они провели границу, и она проходит вдоль этой части реки. Деревня теперь в оккупированной Франции – а значит, мы тоже. И как раз вон там, – он жестом указал на что-то за дверью, у которой стоял, – как раз напротив на другом берегу неоккупированная территория, управляемая правительством Виши. Ну не сумасшествие ли? Мне пришлось развернуться, потому что меня не пропускали на тот берег закончить доставку муки.

Элиан, до этого лущившая горох, застыла на месте. Лизетт бросила на нее встревоженный взгляд и сказала, стараясь звучать ободряюще и с большей уверенностью, чем чувствовала сама:

– Ну конечно, они не могли перекрыть мост надолго. Это, наверное, только временно, пока нет настоящего пропускного пункта. В конце концов, люди живут и работают на обоих берегах, и им нужно будет переезжать через реку.

Ив покачал головой.

– Там был мэр. Я спросил его, что будет дальше, а он только пожал плечами и сказал, что все изменилось. Солдаты спускали флаг у мэрии, а он просто смотрел, а потом подняли на его место собственный. Говорю тебе, мама, в центре Кульяка теперь болтается свастика.

– Ну, должны принять какие-то меры. – Лизетт говорила спокойно, стараясь сохранять здравомыслие, несмотря на то, что их мир, казалось, вдруг перевернулся с ног на голову. – Что же будет, когда мне через месяц понадобится на ту сторону, принять ребенка мадам Блайе? И как мы отвезем муку в Сент-Фуа?

– И как вернется Матье? – Элиан наконец обрела дар речи, но ее голос был слабым и дрожащим.

– Не волнуйся, дочка, он найдет способ, – сказала Лизетт, крепко обнимая ее. – А пока ты можешь быть спокойна, что он цел и невредим в неоккупированной зоне.

Элиан зарыдала, выражая еще один вопрос, которым все они снова и снова задавались в течение последних нестабильных дней:

– Но, мама, а как же Мирей? Что теперь станет с Парижем, когда он в руках немцев?

С телефона на мельнице можно было делать только местные звонки, поэтому Гюстав ходил и часами простаивал в очереди у телефонной будки на почте в Сент-Фуа-ла-Гранд, чтобы дозвониться до ателье, где работала Мирей. Когда это наконец удалось, трубку на том конце никто не поднял. Они отчаянно ждали вестей от Мирей. Газеты писали о бомбежках и массовом бегстве из Парижа. Семья Мартен просила в своих молитвах, чтобы Мирей удалось найти транспорт и чтобы прямо сейчас она была на пути к мельнице.

Телефонного звонка, письма, весточки, переданной через друга или соседа, – они жаждали чего угодно, сообщающего, что Мирей в безопасности. Но минуты превращались в часы, а часы в мучительно тянущиеся дни, а их все не было.

Интересно, каково было Элиан в те первые дни, когда война началась всерьез? После стольких месяцев противостояния она, наверное, думала, что жизнь теперь просто будет такой, что французские войска будут удерживать границы страны. Может быть, она немного расслабилась, работая на кухне и в саду шато. А может, носила напряжение с собой день за днем, занимаясь своими делами, несмотря на напряженные мышцы и сжатые кулаки, ожидая…

Я присаживаюсь на громоздкий мешок с постельным бельем, который сегодня одна втащила вверх по лестнице. Карен позвонила и сказала, что поскользнулась на лужице масла в местном супермаркете и сейчас сидит в больнице, ждет, когда ей на запястье наложат гипс. Я вращаю головой из стороны в сторону, чтобы облегчить напряжение в шее. Теперь мои мышцы болят от тяжелой физической работы, но я помню время, когда они болели от других причин: долгие часы физиотерапии, чтобы руки вновь набрали силу; занятия йогой, которые помогли мне восстановиться, но после которых тело всегда было зажатым и болезненным. А до всего этого, помню, как я держалась – плечи напряжены и сжаты – в ожидании новой гневной вспышки Зака. Гнев проще было переносить, чем холодность, которая всегда сменяла его так же неизбежно, как ночь сменяет день.

Зак переменился почти тотчас же, как мы вернулись из медового месяца. Или я обманываю себя и эти приступы холодности, когда он сворачивал свою любовь, словно ковер, который в любой момент мог выдернуть у меня из-под ног, были всегда? Оглядываясь назад, я вспоминаю, что признаки были с самого начала. Но я их не заметила.

Он позвонил на следующий день после нашего знакомства:

– Привет, это Аби Няня? Это Зак Хоуз. – Его голос звучал уверенно и слегка поддразнивающе. Тогда я приняла это за дружелюбие или даже удовольствие от того, что он услышал меня. Но теперь я понимаю, что это было скорее удовлетворение кошки, заметившей добычу и готовой насладиться погоней.

Я подумала, он звонит поблагодарить хозяйку за вчерашнее гостеприимство.

– Привет, Зак. Боюсь, сейчас никого нет. Я могу что-то передать?

– Да, ничего. Вообще-то, я хотел поговорить с тобой.

Я пришла в замешательство. Я не представляла, что такого он может сказать. Разве что спросит, можно ли порекомендовать меня друзьям, которым иногда нужна няня. Но тут он спросил:

– Я подумал, может, я свожу тебя на ужин как-нибудь вечером? Полагаю, они отпускают тебя время от времени?

– Ну, да, по понедельникам я не работаю. И по выходным бывает немного свободного времени. Но обычно не вечером… – Я поняла, что начинаю нервно тараторить, и мысленно приказала себе заткнуться. Пусть сам говорит.

– Ладно, хорошо. А в следующий понедельник ты свободна?