Фиона Валпи - Девушка в красном платке [litres]

Ничего драматичного. На самом деле стороннему наблюдателю это, наверное, показалось бы совершенным пустяком. Когда Сэм, жизнерадостная дружелюбная девушка в моей семинарской группе, предложила выпить кофе, я не стала находить отговорки и сбегать, а вдруг ответила: «Да. Было бы здорово».

Это удивило меня саму. Я не собиралась соглашаться. Пока мы с еще парой человек пересекали дорогу, направляясь к кафе, в голове у меня бешено крутились мысли. Что я делаю? Зак будет в ярости. Что я ему скажу? И все равно что-то заставило меня остаться, войти вслед за ними в тепло яркой кофейни, сесть, заказать латте. И на следующие сорок пять минут я вспомнила, каково это – болтать и смеяться с приятелями, жаловаться вместе с другими на невозможность хоть что-то понять в «Улиссе» – не говоря уж о том, чтобы написать вразумительное сочинение по этой книге, – и подслушивать обрывки чужих жизней.

В течение этих сорока пяти минут я помнила, каково это – быть мной.

Конечно, меня ждали проблемы, когда я вернулась домой. Я почувствовала это в ту же секунду, как повернула ключ в замке. Зак сидел на диване лицом к входной двери, на столе перед ним почти пустая бутылка красного вина. Телевизор был включен, но он на него не смотрел. Он смотрел куда-то в пустоту, и глаза у него были такие же ледяные и темные, как зимняя ночь за окнами. Он не перевел взгляд на меня, просто сидел, специально ожидая, когда я сделаю первый шаг. Кошка с мышкой.

Я повесила пальто, стянула ботинки и повернулась к нему с улыбкой, которая, по моей надежде, убедительно маскировала трепещущий за ней страх. Я почувствовала, как напряглись мои плечи, и заставила себя расслабить руки, когда поняла, что они сжались в кулаки.

По пути домой мне приходили в голову разные оправдания. «Несчастный случай» в метро (как часто я сама думала, не шагнуть ли с края платформы в эту манящую пустоту, ища забвения в шуме приближающегося поезда?). Или – я импульсивно решила поехать домой на автобусе (я уже слышала, как говорю ему «Большая ошибка – пробки были кошмарные!»). Но вдруг та маленькая искорка собственного «я», разгоревшаяся чуточку ярче за прошедшие три четверти часа, проведенных за кофе и разговорами, просто взяла и сказала правду.

– Извини, я немного задержалась. Мы пошли выпить кофе после семинара. – Тон у меня был веселый и беззаботный. Может, это сойдет мне с рук. В конце концов, я ведь не сделала ничего плохого.

Но на самом деле я знала, что это не сойдет мне с рук. Знала, что случится дальше. Знала, что больше не пойду пить кофе после семинара.

Да, то слово точно подходит. Диссоциация: когда разум покидает тело – для того, чтобы вынести невыносимое.

Несмотря на длинную тень, которую отбрасывала будто бы бесконечная война, граф был все так же любезен по отношению к своим немецким «гостям», а они по-прежнему позволяли слабому старику каждый день пользоваться библиотекой и часовней. На кухне ворчание мадам Буан время от времени переливалось через край. Она досадовала на отсутствие приличных продуктов и на однообразие еды, которую ей приходилось готовить. Кусочки конины часто были единственным, что можно было получить у мясника, и она клялась, что после войны ни за что на свете больше не съест ни одного плода репы или топинамбура.

Граф теперь все чаще просил Элиан отправиться на послеобеденную прогулку вдоль садовых стен. От постоянной носки платок потерял свой яркий цвет и немного растрепался на уголках, несмотря на то, что Элиан каждые выходные с величайшей осторожностью стирала, гладила и чинила его и богатый узор на нем был по-прежнему отчетливо различим.

Но прохаживаясь теперь вдоль стен, Элиан все острее чувствовала тревогу. Чьи глаза за ней наблюдают? Она пыталась выбросить из головы милисьенов, подошедших к ее прилавку много месяцев назад, того местного мужчину и его сослуживца с беспокойным языком и змеиными глазами, и вместо этого говорила себе, что за ней смотрят Ив и его товарищи-макизары.

После ухода Ива Жак стал чаще бывать на мельнице. Элиан была ему благодарна за то, что он, когда мог, помогал Гюставу, а время от времени приносил вести о том, что Ив в порядке, прижился среди новых товарищей и просил передать, что старается не мочить ноги и регулярно меняет белье, как велели папа с мамой. Последняя часть заставила Лизетт широко улыбнуться.

– В этом действительно весь Ив! – воскликнула она. – Озорник, как обычно!

Элиан также заметила, что Жак не торопится уходить с мельницы после того, как передаст новости или принесет им хлеба из пекарни. Он часто задерживался, потягивая травяной чай и расспрашивая Элиан о том, как прошел ее день. Они как будто никогда не говорили о чем-то слишком серьезном, но она ощущала, как углубляется между ними связь, и не могла не заметить, что Жак теперь стал целовать ее при прощании и, по-видимому, с неохотой возвращался в свою одинокую квартиру над пекарней.

Сама она стала замечать, что иногда думает о нем, занимаясь своими делами в шато или играя на мельнице с Бланш. То, как его волосы падали на один глаз; то, как загоралось его лицо, когда он видел ее; то, как быстро выражение его лица менялось с серьезного и сосредоточенного на расслабленное и смеющееся. Все это были его черты, от которых ей казалось, что на улице стоит летний день, даже когда небо затянуто тучами. Он так хорошо играл свою роль, прожив среди местных уже почти три года, что она почти и забыла, что он был англичанином, который наверняка со дня на день исчезнет, вернувшись на родину.

Когда жестокая зимняя стужа ослабила свою хватку, а в грязной траве вдоль речного берега показались первые нарциссы, Мартены вздохнули с облегчением: по крайней мере Иву теперь будет немного легче в той пещере или на той лесной поляне, которые стали ему домом.

В газетах все чаще сообщали о деятельности Сопротивления: мосты и железнодорожные линии саботировали, а на продовольственный склад под Кульяком совершили налет. Хотя в статьях эти случаи описывались самым осуждающим тоном, многим они давали надежду на то, что ход войны меняется. Но подрывные действия никогда не оставались безнаказанными: милиция и гестапо забирали людей на допросы. Одни возвращались домой, избитые и сломленные, не в состоянии посмотреть в глаза соседям, вынужденные под пытками выдать кусочки информации – настоящей или только догадок. Другие не возвращались совсем. Иногда забирали целые семьи.

А вдалеке по-прежнему гремели поезда, зловеще, бессердечно, груженные человеческими страданиями.

Той весной Франция загудела от слухов о близящемся наступлении союзников. Оккупанты сохраняли полную боевую готовность, вынужденные оставаться во Франции, пока русские наносят скоординированные удары на Восточном фронте. Но недели тянулись, а наступления не было. Элиан чувствовала, что солдаты, занимающие Шато Бельвю, становятся все напряженнее, хотя они по-прежнему осушали бутылки графского вина и ели еду, которую мадам Буан стряпала из того, что было.