Ширшенду Мухопадхай - Тетушка, которая не умирает [litres]

– И что ты предлагаешь? Хочешь, чтоб я все это продал?

– Нет, зачем тебе связываться? Я сама продам и деньги отдам тебе.

– А себе что оставишь?

– Тебя и оставлю.

Тем же вечером Пишима явилась опять.

– Стало быть, ты продала ожерелье, что я тебе подарила.

– Да, Пишима.

– Как ты посмела? Помрешь за это от проказы!

– Я продала его как раз потому, что не хотела помереть.

– Помнишь, что я сделала с БароБуди?

– Помню.

– Прикажешь сделать то же самое и с тобой?

– Не надо, Пишима. Прости меня! У нас не было выхода. Никто не станет продавать золото, когда есть другой выход.

– Ты, плутовка эдакая, на все способна. И жалею я тебя только потому, что ты вроде как замужем.

– Вроде как замужем? Как это?

– Не стань я вдовой еще девчонкой, я бы всем показала, как надобно заботиться о своем муже. Но мой уже был наполовину старик, когда женился на мне. А тут еще болезнь легких. Вот он и помер.

– А что бы ты сделала, будь он живой?

Пишима неохотно сказала:

– Много чего. Я одаривала бы его любовью, ну прямо как ты. Опекала бы каждый божий день.

Я улыбнулась.

Тут она сказала:

– Когда я выходила замуж, золотой бхори стоил двадцать рупий. А сколько он стоит сейчас?

– Тысячу.

– Что?! Да ты ведьма! Как ты сможешь проглотить такую кучу деньжищ? А известно ли тебе, что на золоте лежит проклятье? Ваша лавка прогорит. Как ты собираешься обратить отпрыска этой семейки в лавочника? Тебя зароют на помойке в аду. И родишь ты мертвого младенца, попомни мое слово.

На сердце у меня стало неспокойно. Муж мой обзавелся лавкой – выложил за нее несколько тысяч рупий. На то, чтобы привести ее в порядок, ушла целая куча денег. А когда с этим было покончено, нам не хватило средств, чтобы закупить товары. Но мужу все же удалось раздобыть некоторую сумму, и он взялся за дело. Вот только опыта ему недоставало – он путался в отчетности и не умел учтиво общаться с покупателями, потому как считал это ниже своего великородного достоинства. В довершение всего друзья и знакомые покупали у него все в кредит. Он нанял помощника, но через месяц тот сбежал, прихватив с собой кое-какие деньги и дюжину шелковых сари.

В полном отчаянии муж сказал мне:

– Так больше продолжаться не может. Я законченный неудачник.

Но я не теряла надежды. Несмотря на глубокое отчаяние, несмотря на огромные убытки, я знала: у меня есть драгоценности Пишимы на несколько тысяч бхори золотом. В крайнем случае можно будет их продать. Словом, как-нибудь выкрутимся.

– В любом деле всегда бывают то взлеты, то падения, – говорила ему я. – Не бойся, ведь я с тобой.

– Тебе пришлось продать свои любимые украшения.

– Ты мое самое любимое украшение!

Муж мой был человек серьезный. Немного помолчав, он сказал:

– За все эти годы никто не говорил мне ничего подобного. Я просто диву даюсь, и за что ты меня так любишь? Ведь я никчемное существо. Мне только сейчас стало ясно, что я полное ничтожество, ни на что не годное.

Я мягко сказала:

– Ты почти забросил свою таблу. Инструменты твои запылились. Я смахнула с них пыль, протерла их. Можешь играть снова, тебе полегчает. А я подыграю тебе на танпуре.

Муж очень обрадовался моему предложению. Он снова начал играть на табле и через некоторое время воспрял духом.

– Ты посоветовала мне самое лучшее лекарство, – признался он.

Мой мир вращался вокруг него. Но я любила его не за красоту и не за знатное происхождение. А просто потому, что не могла не любить. Эта любовь и поддерживала огонь жизни в моем сердце. Но все это я никому не могла рассказать. Даже мужу. Я жила и дышала ради него. А вот если бы он начал плясать под мою дудку, это меня насторожило бы. Он перестал бы быть мужчиной, если бы сделался подкаблучником. Подкаблучников не ценили и не уважали и считали тряпками. Иногда мужу совсем не хотелось выходить на работу, и он говорил:

– Лавка сегодня подождет, я хочу весь день быть с тобой.

Я тотчас же вскакивала и отвечала:

– Тогда мне придется идти.

Чтобы заставить его заниматься делом, я пускала в ход и кнут, и пряник. Такие люди по натуре бесхребетные лодыри. Стоит дать себе хоть мало-мальскую слабину, как они мигом садятся тебе на шею.

В семье все были против этой затеи с лавкой. Особенно мой свекор и его старший брат, а также мой деверь. Из-за этого у нас постоянно возникали семейные стычки. Свекор, послав за своим сыном, сказал:

– Как человек из высшего общества может заделаться лавочником? Ты опозорил нашу семью. Нам теперь будет совестно глядеть людям в глаза.

Деверь мой тоже был крайне недоволен. Он часто заявлял за обеденным столом:

– Стало невозможно пройти по улице. Друзья смеются надо мной.

Брат свекра был тихоня, но время от времени его прорывало, и он говорил:

– Это же разврат. Обольщать всех кого ни попадя.

Они знали: это я подговорила мужа открыть лавку. Однажды свекровь послала за мной и сказала:

– Они все имеют на тебя зуб. Но, если честно, я тебя совсем не осуждаю. Я рада, что Фучу перестал небо коптить и не закоснел ни душой, ни телом. Нынче вечером твой свекор желает с тобой поговорить. Только ты ничего не бойся.

Но я боялась. Я редко разговаривала с ним и с деверем. Да и что я могла им объяснить?

Я весь день сидела как на иголках. И вдруг, почувствовав, что в моей комнате кто-то есть, заметила в углу знакомое белое сари. Все ту же фигуру.

– Вот нынче будет потеха. Свекор твой больно своенравный, уж он устроит тебе взбучку.

Я сказала:

– Ну и пусть.

– Слушай, если сделаешь так, как я скажу, может, выкрутишься.

– А что я должна сделать?

– У свекра твоего есть тайна. Знаешь какая?

– Нет.

– У него есть содержанка. И зовут ее Чамели. Живет возле канала. Чем он только ее не задаривал! И деньгами, и побрякушками. Так вот, ежели он станет тебе угрожать, скажи, что знаешь про Чамели. Тогда он живо сменит гнев на милость.

Я знала: за благородными семействами водится такой грешок. И нисколько не удивилась, что у моего свекра есть любовница. Но я смолчала.

Тогда Пишима сказала:

– Что, не хочешь?

– Не могу я говорить такое.

– Ну конечно, не можешь. А хочешь, еще чего скажу? И у муженька твоего есть любовница. Камалой зовут. Думаешь, он влюблен в тебя по уши? Чушь! Может, ты считаешь себя красавицей с кучей добродетелей? Ты думаешь, будто держишь его в узде. Чепуха! Он бегает к Камале при каждом удобном случае.

Меня как громом поразило. На глаза навернулись слезы.

И тут вдруг я услышала, как Пишима заголосила:

– Все они одним миром мазаны. Все скоты да свиньи. Или думаешь, братец твоего свекра с деверем без греха? У обоих есть по сожительнице, а то и по две, а своих жен-хозяюшек в грош не ставят. Думаешь, они довольствуются только своими женушками? Они завсегда распутничали, а меня вместе с моей драгоценной шкатулкой держали дома. Но я хоть и была не в себе, зато знала про все их шалости. Был у нас тогда слуга по имени Рамхелаон. Я в ту пору вся цвела и благоухала. И телом была хоть куда. А Рамхелаон был еще совсем юношей. Зато на редкость мужественным. Ты слушаешь?