Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Меня почти здесь нет.

Бетт рыдает. Это не злые слезы. И не горькие. Это слезы маленькой девочки. Печальные слезы. Неожиданно, после всей той желчи в голосе. Я хочу подойти к ней, чтобы погладить по руке или еще как утешить, но ведь она все еще Бетт. Недостижимая и непредсказуемая. А я все еще Джун. Пусть даже в узком платье и ярком макияже. Не то чтобы что-то в самом деле изменилось.

Бетт верещит:

– Я ее не трогала!

И полицейские отводят ее в сторону.

Все, кроме Уилла, так и замерли на месте. Бетт и Алек обмениваются убийственными взглядами. А я не знаю, что делать и куда идти, и потому просто опускаюсь на тротуар и пытаюсь прочувствовать, что только что произошло. Пытаюсь вспомнить, кто где стоял.

Я вышла из клуба последней. Анри – первым. Бетт, Джиджи, Алек и Элеанор шли вместе. И Уилл, кажется, тоже. Закрываю глаза. Не могу сосредоточиться. Не могу выстроить все в правильном порядке.

Словно из ниоткуда появляются родители Джиджи и ее тетя Лиа. Они плачут и смотрят нам в глаза в поисках ответов. А у нас их нет.

Несколько танцоров кладут руки на плечо миссис Стюарт, но остальные просто смотрят в землю и тоже плачут. Джиджи – вылитая мать. У нее такая же копна кудрявых волос, похожая на львиную гриву, несколько веснушек, добрые глаза и улыбка, полная заботы. Отец Джиджи пялится в пространство.

Прямо перед мной проходит мистер К. Я даже не знала, что он уже здесь, но на улице продолжают появляться люди, которых никак не ожидаешь здесь увидеть. Совсем как во сне. Вне контекста.

На мистере К. какой-то нелепый халат, волосы взлохмачены, словно он только что выскочил из постели. В его голосе – паника. Мир стал каким-то неправильным.

– Садитесь все в такси, – приказывает мистер К. – Живо!

Но в его словах нет силы. И впервые за все время существования нашей школы никто его не слушает.

Мне кажется, что я вот-вот грохнусь в обморок. Хожу кругами и стараюсь не заснуть: мне нельзя отсюда уйти, скоро вернется полицейский. Я жду часа, когда нагрянет тяжелая кавалерия. Мистер К. и родители Джиджи.

От Алека сбежать не удается. Его рука на моем плече – наконец-то, то единственное, о чем я мечтала! Он обнимает меня и целует в макушку. Сдавливает меня так, что я не могу вздохнуть. Я бы могла утонуть в его объятиях.

– Ты дрожишь.

– Я этого не делала. Клянусь.

Поднимаю на него взгляд. Наши голубые глаза встречаются. Мы не смотрели так друг на друга уже несколько месяцев.

– Я знаю, – произносит Алек осторожно, словно точно знает, как все произошло. – Но кто-то же сделал.

Вокруг меня смыкается толпа. Подходят родители Джиджи. Копы наседают с вопросами.

Я уговорила столько шампанского, что меня вырвало всем съеденным и выпитым. И у меня больше нет соседки по комнате. Во рту неприятный привкус, в глазах вьются мушки. Теряю сознание.

В любой другой день никто бы и не заметил. Максимум медсестра Конни прочитала бы мне лекцию. Но сегодня вокруг куча медицинских приборов, Джиджи уже увезли, и все сразу набрасываются на меня. Прихожу в себя через секунду: рядом медик, жует жвачку прямо мне в лицо и задает вопросы. Я дрожу от его прикосновений.

Он проверяет мой пульс, а потом слушает сердце стетоскопом.

– Прекратите, – сопротивляюсь.

– Тебе нехорошо. Не вставай.

– Я в порядке. – Продолжаю вырываться, но он не отпускает.

– У тебя такое низкое кровяное давление, что я удивлен, что ты вообще стоишь. Расскажи об этом учителям. Поговори со школьной медсестрой.

Мистер К. прерывает его и провожает меня в одно из такси.

Мы возвращаемся в училище, но расходиться по комнатам нам не разрешают. Вместо этого я сижу в его офисе вместе с мистером Лукасом, Морки и двумя мрачными детективами. Они задают одни и те же вопросы, снова и снова. Как это случилось. Кто стоял рядом с Джиджи. Что они делали. Вы пили? Принимали наркотики? Были ли у нее враги? У кого-нибудь был мотив?

Они спрашивают меня о бабочках, об осколках в ее туфле, о послании на зеркале и мертвых тараканах в коробке. Собирают доказательства, чтобы все на кого-то повесить. Забрасывают меня вопросами, и, кажется, я даже что-то отвечаю, а потом я хлюпаю носом и рыдаю. Есть ли какой-то смысл в моих словах?

Распахивается дверь, и все затыкаются. На пороге стоит моя мама. Она злится. Лицо у нее все в красных пятнах, на ней пижама и халат, словно она прибежала сюда, как только узнала о происшествии. Мне больно и грустно, и все же я рада, что ей не наплевать. Что я важна для нее – настолько, чтобы пожертвовать иллюзией идеального мира, которую так тщательно строила. К тому же мать впервые лет за десять вошла в это здание.

Она замирает, словно ее ударили. Они с мистером Лукасом пялятся друг на друга. Все в комнате ждут, что она скажет. Ждут эмоционального взрыва.

– Мэм? – нарушает тишину один из детективов.

– Моей дочери давно пора спать. Позже зададите ей свои вопросы, – объявляет она всем присутствующим, но смотрит прямо на мистера Лукаса, от лица которого отлила вся кровь, словно он призрак увидел.

– Доминик, ты меня слышал? – Мама тычет в него пальцем. – Она упала в обморок. Тебе совсем, что ли, все равно?

Другой детектив пытается ее утихомирить.

Мои родители – можно ли их так назвать? – продолжают буравить друг друга взглядами. Вероятность того, что он мой отец, очень высока. Мистер Лукас – тот, в кого влюбилась мама. Он был ее партнером по танцам. Он бросил ее и меня еще до моего рождения. Решил не обращать внимания на свою плоть и кровь все эти годы – даже сейчас, когда я так близко, что на меня падает кусочек его тени.

Мама задает квадриллион вопросов:

– Почему ее сюда привели? Разве она что-то сделала с Джиджи? Зачем бы ей желать ей смерти?

Мистер Лукас хранит мрачное молчание, пока моя мать пылит, и я думаю, как бы ее унять.

– Я… м-м-м…

Мне хочется сказать, что я не желаю Джиджи смерти, я просто хочу, чтобы она исчезла, но это не самое лучшее решение. Мне вообще лучше молчать, так что быстренько затыкаюсь. И не могу сосредоточиться на разговоре.

– Да как вы смеете вообще вплетать во все это мою дочь? – Мама прожигает мистера Лукаса взглядом. – Я забираю ее из этой проклятой школы. Ей здесь не место.

Это возвращает меня в реальность. Такого я допустить не могу. Только не так. Но вдруг поднимается мистер К., просит маму сесть, извиняется и говорит, что они делают все возможное для сотрудничества с властями.

– Это ведь вопрос жизни и смерти. – Его голос звучит раздражающе надрывно.

И все, что я хотела сказать, исчезает в окружающем хаосе. Я вдруг поняла, что Джиджи в самом деле может умереть. Но, к моему удивлению, первая мысль в моей голове после этого – вовсе не грусть, не гнев и не страх, а кое-что совсем другое.