Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Я смогу танцевать Жизель.

– Бетт?

Мистер К. зовет меня по имени, но кажется, словно мы оба под водой, и я плохо его слышу.

– Да?

Пытаюсь подняться со стула. Он придерживает меня за руку.

– Твоя очередь. – Мистер К. ведет меня к офису. – Пришла твоя мать. Мы позвонили всем родителям, и она настояла на том, чтобы присутствовать при даче показаний.

Стою в первой позиции и не могу пошевелиться. Мистер К. машет пальцами, словно я его собачка и должна тут же побежать следом, но я застыла спиной к окну и лицом ко всем одноклассникам. К сожалению.

Кажется, прошло несколько дней, но на самом деле – всего час.

«ПРИДИ УЖЕ в СЕБЯ!» – кричит голос в моей голове, и я вытягиваю руки и иду вперед. Вскидываю подбородок.

Мистер К. шагает так широко и быстро, что мне приходится почти бежать, чтобы поспевать за ним.

– Можно заглянуть в туалет? – спрашиваю я прямо перед дверью в его офис.

Он вздыхает в ответ. Останавливается, но не поворачивается ко мне. Это его молчаливое, вымученное разрешение.

Мне. Конец.

Бросаю пригоршни воды в лицо, чтобы хоть как-то разбудить свои полуоформившиеся мысли. Я должна быть готова к тому, что ждет меня за дверью. Особенно к моей матери. И обвинениям в том, что это именно я толкнула Джиджи под такси.

Мистер К. придерживает дверь открытой. У матери красные глаза, но в остальном она выглядит превосходно. На ней все еще платье с вечеринки. На губах – следы вина, значит, она пила перед сном. У полицейского в руках ужасная желтая папка.

Сажусь рядом с матерью, и она тут же начинает плакать. И это странно, потому что моя мама не плачет. Вообще. Она не плакала даже тогда, когда ушел отец. И когда Адель предложили место в Американской балетной труппе.

– Расскажи полицейскому о том, что сегодня случилось, Бетт.

Мистер К. не смотрит на меня. Он разговаривает со стеной, так на ней сосредоточен, что можно подумать, будто там в самом деле мое лицо.

– Да, Бетт. Меня зовут Джейсон Гамильтон. – Офицер потирает свои темные усы. – Расскажи, как все было.

– Джиджи много выпила. Мы танцевали всю ночь. Я думаю… думаю, она поскользнулась.

– А ты сама пила?

– Да, мы все пили. Но она очень много выпила, понимаете?

– Твои одноклассники сказали, что ты не особенно жаловала Жизель Стюарт.

– Боже, – шепчет мама, словно слышит все это впервые.

Поднимаю на нее взгляд – не хочу пропустить шоу. Я не рада тому, что она плачет, но удивлена, что именно из-за меня. И из-за Джиджи.

– Кто именно?

Офицер сверяется со своими записями.

– Я не могу точно сказать. Но многие утверждают, что ты держала на нее обиду.

Мне стыдно, и я знаю, что мой жуткий розовый румянец не спадет еще долго. Лишь бы не сжимать кулаки. Не показывать, как я зла, – из-за этого я точно попаду в неприятности. Меня пытаются подставить. А полицейский загоняет меня в ловушку.

– Я ее не толкала, – выпаливаю.

Мне так жарко, что я готова упасть в обморок. Никто не двигается.

– Никто и не утверждает, что ее толкнули, Бетт. Но если ты в самом деле это сделала, лучше признайся сразу.

– Джиджи может умереть. Ты ведь понимаешь это, Бетт? – Глаза мистера К. словно научились лазеры метать.

Открываю рот, чтобы оправдаться…

– Ты знаешь, что такое домогательства? – спрашивает офицер Гамильтон.

Мистер К. достает с полки книгу и кладет мне на колени. Мне страшно опустить взгляд.

– Посмотри же.

– Но… но… – начинаю я.

Мама неловко переминается рядом.

– Бетт!

Мистер К. произносит мое имя так, словно потерял всякое терпение. Словно я какая-то странная, совершенно дурная новенькая. Словно он не учил меня целую вечность.

Я открываю словарь на букве «Д» и ищу нужное слово.

– Читай.

Давлюсь словами:

– Домогаться означает «оказывать агрессивное давление» или «предпринимать мелкие атаки на врага».

Тишина растягивается на целую тысячу лет.

– Бетт, мы уходим, – говорит мама и протягивает полицейскому визитку. – Ни слова больше. Офицер Гамильтон, правильно? Если хотите продолжить разговор с моей дочерью, можете связаться с нашим семейным адвокатом. Мы всегда были хорошими друзьями Американской балетной школы и труппы. Сейчас строится новое здание, и площадь имени Розы Эбни никогда не выглядела лучше. Мы не позволим с нами так обращаться.

Мистер К. ухмыляется, глядя на мою мать. И я чувствую, что она только что поставила на моей судьбе жирный крест. Он снова смотрит в стену, и лицо его стороннему наблюдателю покажется спокойным. Но я его знаю. Мистер К. сдерживает улыбку. Ему смешно оттого, как не вовремя и нелепо мама помахала перед всеми своим влиянием. Она только что выдала им все карты: меня можно обвинять в чем угодно. И не важно, справедливо или нет.

Осматриваю комнату: стерильные белые стены, букеты цветов, воздушные шары и корзинки с подарками. Я вижу все как в калейдоскопе – тысячами мелких кусочков. Глаза болят – я давно их не открывала. На потолке гудят лампы. Левая нога парит надо мной, подвешенная на перевязи. Понятия не имею, где нахожусь.

Пытаюсь пошевелиться, но тело не слушается, словно я лежала без движения тысячу лет. Руки в порезах и синяках. Левое бедро перехвачено бандажом. Прищепка на пальце тянется к огромному монитору. На груди – куча электродов. В тишине равномерно пикает аппарат.

– Мама? Папа? Тетя Лиа? – шепчу, все еще не понимая, где и когда я нахожусь. Голос обдирает горло, и я кашляю.

Никто не отвечает. Зажмуриваюсь. Начинаю вспоминать – вспышками.

Весенняя вечеринка.

Клуб.

Танец с Алеком.

Брусчатка.

Тротуар.

Толчок сзади.

Последнее воспоминание причиняет боль. В меня врезается такси. От одной мысли тело горит огнем.

– Мама? – пробую еще раз.

В глазах слезы, я даже не могу как следует осмотреть комнату. Ищу кнопку на левой стороне кровати. Что угодно, что подаст сигнал за пределы палаты. Надеюсь, кто-нибудь ответит.

Слышу чьи-то шаги. Поворачиваю голову влево и пытаюсь вытереть слезы.

Это Уилл – подходит все ближе и ближе.

– Что случилось? Где мои родители?

– Снаружи, говорят с доктором. Я просто… – Уилл опускается на кровать. Его сотрясает от рыданий. – Джиджи, мне так жаль. – У него потекла тушь. – Я…

– Это была Бетт, так ведь?

Уилл выглядит удивленным, но потом кивает головой. Тушь оставляет на его лице черные следы.

Монитор начинает пиликать громче – я пытаюсь выбраться из постели. Чувствую, как растягиваются швы, когда я приподнимаюсь с места. Очень больно. Не могу даже пальцами пошевелить. Не могу вытащить ногу.

Я не смогу уйти. Но смогу ли вообще стоять?

А танцевать?

– Она говорила, что что-то планирует. – Уилл плачет. – Что-то крупное. Ее пока не арестовали, но им следовало бы.