Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

Документы были переданы Топоркову.

– Щиплюк?! – удивленно произнес майор, глядя в удостоверение.

– Так точно, он! – подтвердил конвойный и подпрыгнул на коленях. – Он, он во всем виноват. Это ж зверь. Сегодня ночью Ивана – объездчика с семнадцатого кордона – в тюрьме застрелил. Дочку в Германию отписал. Его, его покарайте… я молодой еще…

Топорков пристально смотрел на Щиплюка, словно бы силясь разгадать какую-то тайну, но никакой тайны не было. Перед Топорковым навытяжку с пустым от страха лицом стояло ничтожество. Как только появился спрос на подлость и предательство, судьба вознесла его, но сейчас, лишившись документов, оружия, брички и конвойных и оставшись лишь при черных штанах, Щиплюк стоял немо, не в силах решиться ни на жалостливые оправдания, ни на сопротивление, ни на бегство. Даже для того чтобы упасть на колени и залопотать, подобно конвойному, требовался маломальский артистический дар или хотя бы непосредственность; ничтожество не обладало и этим.

– Значит, Ивана – объездчика с семнадцатого кордона?.. – переспросил майор.

– Так точно, – сказал конвойный. – Зверь! Я и сам его забоялся. Готов хоть сейчас в партизаны. У вас хоть справедливость… Вы просто так человека не убьете, а они… Гады!

– Слова твои – золото, – нежно сказал Левушкин и, взяв конвойного за воротник, поднял его с земли. – Вот только сам ты – дерьмо собачье!

– Левушкин! – Топорков отозвал разведчика в сторону. – Вы вот что… Вы молодую эту гниду отпустите. Так надо. Пускай доложит про обоз. Боюсь, немцы нас потеряли…

– А может, скачала переправимся по-спокойному? – неуверенно сказал Левушкин.

– Неизвестно, где они нас ищут, – возразил Топорков. – Могут на тот обоз наткнуться. Нет, пусть уж будут при нас. Исполняйте!

Два выстрела раздались за холмом, в березнячке, и сойки испуганно забились в ветвях.

Левушкин, неслышно, по-кошачьи ступая, вышел из-за березок и аккуратно сложил на землю две пары брюк – новые, окантованные, и «бэу», заезженные на седле до блеска, два френча, две пилотки и две пары подбитых шипами, насмаленных немецких сапог с короткими голенищами.

– Ты что! – лицо Топоркова пошло пятнами. – Я же приказал молодого отпустить.

– А я и отпустил, – сказал разведчик, моргая белесыми ресницами и широко открыв невинные глаза. – Что он, голый не добежит, что ли?

И снова медленно вращались колеса. Проплывали пустые осенние леса.

Как будто ничего и не произошло. Но…

Впереди обоза на добром карем коньке ехал Левушкин, стиснув гладкие бока шипастыми крепкими подошвами немецких сапог.

Тарахтела легкая бричка с Андреевым и Топорковым, и ствол ручного пулемета торчал из нее, напоминая о невозвратной эпохе тачанок.

Второй карий конек брел в паре с трофейным тяжеловозом.

И шагали по пыли кургузые, подбитые шипами немецкие сапоги, надетые Бертолетом взамен разбитых старых.

Ленивое осеннее солнце уже зависло над лесом, и длинные тени пересекали дорогу….

Топорков, сидя в бричке рядом с Андреевым, развернул карту.

– Пожалуй, к утру они нас и встретят, – сказал он. – Полицай молодой, должен бегать прытко.

– Уж постараются не упустить, – отозвался Андреев.

Упряжки были подогнаны одна к другой, а лошади подвязаны вожжами к задкам телег: не хватало погонщиков.

Левушкин, как всегда, был в дозоре. Он то устремлялся вперед, то останавливался, замирал среди холодной тишины. Очевидно, чутье подсказывало ему близость противника.

И Андреев, таежный охотник, брел с особой осторожностью, таясь, соснячком. Неприметный его дождевичок мелькал среди блеклой хвои. Солнце уже укатилось за лес, светились лишь высокие барашковые облака…

Коротко, с металлическим звоном, будто молотком дробно отбарабанили по наковальне, прозвучала очередь пулемета с мотоциклетной коляски.

Обоз остановился. Дремавший Топорков сбросил с глаз тонкие, воскового оттенка веки, привстал и с усилием спрыгнул с брички. Беззвучно, как лист, опустилось на землю сухое тело. Подбежал вездесущий Левушкин:

– На развилке – разъезд: два мотоцикла… и собака.

– Собака?

– Овчарка. В коляске. Заметили меня, – видать, собака почуяла.

– Вилло, Левушкин, гоните обоз в лес, вдоль посадки! – крикнул майор и взял с телеги трофейный ручной пулемет, оставленный мотоциклистами, подстрелившими Степана у Чернокоровичей.

Обоз – телега за телегой в подвязи – стал медленно, как эшелон, поворачивать, и лошади, разбив усыпанный хвоей песок, зашагали вдоль молодого, рядами посаженного соснячка. Уже слышалось знакомое тарахтение мотоциклов. Моторы то ревели, преодолевая песчаные преграды, то приглушенно, басовито постукивали на холостых оборотах.

Партизаны залегли в соснячке на хрустящем мху.

– Осторожно подъезжают, – прошептал Андреев. – Ученые!

Топорков ладонью сдерживал судорожное дыхание.

– Собака – это очень плохо, – сказал он.

– Ясно, – кивнул бородкой Андреев и протер чистой тряпицей линзы оптического прицела.

Из-за сосновой ветви Топорков видел, как на лесной дороге, глубоко просев колесами в песок, остановился мотоцикл. Позади колясочника колыхался штырь натяжной антенны. Показалась и вторая машина.

Несколько соек, перелетев дорогу впереди, прокричали что-то сварливыми голосами. Пепельная, отменной породы овчарка, важно сидевшая в коляске второго мотоцикла, повела ушами и проворчала. Влажно блеснули фиолетовые десны.

…Коротким видением пронеслась в памяти майора концлагерная сцена: упавший заключенный – руки его прикрыли затылок – и овчарка, которая, брызжа слюной, наклонилась над ним, готовая вцепиться в шею. Этим заключенным был сам Топорков. Это над его головой хрипела овчарка, роняя жаркую слюну…

Мотоциклисты подъехали к тому месту, где свернул обоз. Песок здесь был взрыт копытами, а железные ободья колес проложили четкую колею в сторону, к соснячку.

Солдат, сидевший позади второго мотоциклиста, слез и позвал собаку, придерживая длинный поводок. Овчарка легко, пружинисто выпрыгнула из коляски и уперлась широко расставленными лапами в песок. Она злобно косила глазами в сторону соснячка и ворчала. Мотоциклисты переглянулись.

– Los, Adolf, los du! – сказал водитель солдату. – Da gibt’s auch ein Mädel [7] Смелей, Адольф. Среди них девчонка ( нем .). .

Андреев выстрелил. Винтовка в его руках подпрыгнула, и из ствола потянулся дымок.

– Отходи! – сказал майор и нажал на гашетку «ручняка».

Мотоциклисты мгновенно залегли и открыли ответный огонь. Серая овчарка лежала на дороге недвижно, как груда пепла, и пули поднимали возле нее фонтанчики пыли.