Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– Командир, – пояснил старик. – Положено.

Разведчик расстегнул внутренний карман шинели, достал сложенную, протертую на сгибах карту и блокнот, в котором было несколько коротких и аккуратных записей.

– Вот и все бумаги.

– Надо написать коротко: Топорков! – предложил Бертолет. – Чтобы полицаи не разрушили. А после войны, кто из нас выживет, поставит памятник.

– Э! – простонал Левушкин. – После войны! Сколько ж их, таких могил, будет после войны! Что уж… Неси какую-нибудь доску, Бертолет.

– Вот так, – сказал Андреев, поправляя дерн. – Когда беда приходит, один ничего на себя не берет, другой – столько, сколько сдюжит, а третий – все на себя валит… А сердце, сердце, оно у каждого махонькое…

Дощечка, прибитая к сосновой палке, была вставлена в дерн. И надпись на дощечке: «Топорков». Из-за сосняка донесся гул моторов. Партизаны тревожно посмотрели друг на друга.

– Надо идти, – сказал Бертолет. – Принимай команду, Левушкин!

– Нет, – ответил разведчик. – Ты распоряжайся. Вот. – Он протянул Бертолету карту, листок с рисунком, блокнот и – поверх бумаг – карандаш и часы с расстегнутым ремешком.

– Верно, – поддержал разведчика старик.

– У меня характер не командный, – возразил взрывник. – Не умею я людьми распоряжаться.

– Ничего, зато башка на месте, – сказал Левушкин. – А характеру я добавлю. Пусть только кто тебя не послушается!

Он повернулся, как бы намереваясь пригрозить кому-то, кто готов нарушить дисциплину, но рядом не было никого, кроме Андреева и лошадей. И Левушкин, опомнившись, махнул рукой:

– Чего там командовать! Невелика дивизия… Давай! В карте ты разбираешься. И не горяч, как я… А нам сейчас очень надо выкрутиться, неясно, что там фрицы удумали!

Бертолет надел на руку часы с треснутым стеклом и обвел товарищей застенчивым взглядом. Голос его, впрочем, прозвучал достаточно твердо, хотя в нем и не было командирских интонаций:

– Ну что ж… Главная наша задача – дойти до реки, переправиться и вытянуть немцев на тот берег. Как и приказывал майор.

– Вот! – сказал Левушкин удовлетворенно. – Все правильно. А говоришь, характера нет!

Дорога шла в гору, прямо в сумеречное небо, к угольно-черной кряжистой ветле. Ветер гнул ветви старого дерева, один за другим обрывал последние, случайно уцелевшие листья.

– Ползают, – сказал разведчик, когда обоз поднялся на пригорок: снизу, куда уходила цепочка ветел, доносилось негромкое тарахтение моторов.

– Это они путь к реке перерезали! – Левушкин зябко поежился. На пригорке ветер был особенно ощутим.

– Позади тоже гудит, – сказал Андреев. – И гарью доносит.

Бертолет водил хрящеватым носом по карте, высматривал что-то. Сумерки сгущались, и впереди лежала полнейшая неизвестность.

– Вот здесь минное поле обозначено, – сказал Бертолет. – Попробуем пройти?

– Я еще не ходил по минному полю, – ответил Левушкин. – Но видел, как ходят. Покойники были хорошие люди.

– С этой стороны нас сторожить не будут, – серьезно продолжал Бертолет. – Как раз успеем проскочить к реке… Единственный шанс, а?

– Ночью-то?

– Ночью самое время разминировать.

– Давай! – согласился Левушкин.

Дряблый свет располневшего месяца, который несся куда-то напролом в мутных облаках, освещал заросшее пахучей сурепкой и сорной травой поле. Бертолет лег на живот, заполз за межу и пошарил руками в сурепке. Затем, раскрыв перочинный нож, он поковырялся в земле, запустил пальцы куда-то вглубь, сдул песчинки с открывшейся перед ним деревянной коробки и вывинтил взрыватель.

– Левушкин! – прошептал он. – Это «два зет»! И столько радости было в голосе подрывника, словно он ожидал, что Левушкин, услышав это сообщение, немедленно пустится в пляс.

– Они в работе легкие, Левушкин! – И Бертолет пополз дальше. Голова его, как гигантский одуванчик, торчала из желтого мелкоцветья сурепки, а тонкие руки работали проворно, словно лапы крота.

Тонким, заостренным прутом он осторожно покалывал поле впереди себя и, почувствовав сопротивление дерева, рыл ладонями землю, закусив губу и сдерживая тяжелое дыхание.

Он то и дело терся носом и щекой о плечо или рукав, отчего темное его обтрепанное пальто стало мокрым, как от обильной росы. Но пальцы работали, свинчивали взрыватели, и потное лицо Бертолета светилось высшим творческим вдохновением, оно было самозабвенно.

Левушкин, ползший следом, втыкал прутики, обозначавшие границы прохода. Аллейка этих прутиков протянулась уже метров на сорок в поле, и груда деревянных коробок росла.

Время от времени в низине, где раздавался гул, взлетали ракеты.

Чуть-чуть посветлело небо на востоке. Андреев ввел первую упряжку в узкую аллейку из веточек вербы. Колеса едва не сбивали эти ветки, и старик осаживал лошадь, чтобы не выехать за пределы прохода.

На последних метрах, в сурепке, копошился Бертолет.

– Сейчас, – сказал он осипшим голосом и извлек последнюю коробку.

Левушкин осторожно принял ее.

Изогнувшись, как сухой стручок, Бертолет склонился над промоиной и опустил в холодную воду израненные черные пальцы. Затем, похлопав озябшими ладонями по бокам, достал блокнот и карандаш. Пальцы, однако, не смогли удержать карандаш, он выскальзывал, и тогда Бертолет, взяв его в кулак, как это делают маленькие дети, крупными кривыми буквами продолжил записи майора: «29 октября. Нет Топоркова. Прошли минное поле».

Левушкин оглянулся. Преследователи остались позади. Перед ними был сумрачный и глухой лес – надежная защита от вездесущих мотоциклистов.

Подрывник, усевшись на телегу среди деревянных начиненных взрывчаткой коробок и пустых ящиков, тут же уснул. Почерневшая его кисть с майорскими часами свешивалась с телеги. Вращались, вращались неутомимые колеса. Все дальше от егерей уходил обоз, оставляя на влажной земле глубокие росчерки колес.

Светало.

Перед ними была река. Она блестела под низко висящим над противоположным берегом солнцем.

Это была река лесная, спокойная, но глубокая, очень глубокая – вода в ней казалась черной. Течение чуть заметно шевелило ивовые кусты, и плыли по густой воде узкие белые листья ивняка. На той стороне виднелся вросший в низкий берег остов сгоревшего баркаса.

– Ничего, – успокоил товарищей Андреев. – У нас на Дальнем Востоке ширше… Ничего река. Если б не телеги, запросто можно….

– Без телег нам никак нельзя, – серьезно сказал Бертолет. Тень командирской озабоченности легла на его лицо и провела две малоприметные бороздки у углов рта.

– Это я все понимаю, – сказал старик. – Как там Левушкин сказал: «Свою долю за плечами носим, как горб»?