Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– Я сказал: подумаем. А если подумаем, обязательно что-то да придумаем.

– Ясненько. Как сказал товарищ Сталин, нет таких крепостей… Кстати, все хотел вас спросить: вы член партии?

– А что, это сейчас относится к делу? – сухо спросил Анохин.

– Я просто так. Из любопытства. Все ж таки одно дело делаем. Государственной важности.

– Вот и давайте его исполнять. Дело государственной важности.

Анохин посмотрел на Бульбаха, который продолжал ждать не то инструмента, не то приказа, чтобы заняться делом.

– Вы вот что, полковник! – обратился Анохин к Бульбаху. – Вы пока малость приберитесь в овине… как это по-вашему… заубер, что ли?

– Я, я! Заубер!.. Гут! Аллес ферштанден! – полковник даже обрадовался тому, что понял Анохина, вернее даже тому, что лейтенант припоминает какие-то немецкие слова и, возможно, в будущем они сумеют преодолеть языковой барьер.

И тут же повернулся к своим солдатам, отдал им приказания. Те четко, едва ли не строевым шагом, отправились в овин, и уже через несколько минут из двери и узких окон разгромленного строения повалила пыль.

Увидев у овина Северьяныча, Анохин обратился к нему:

– Что хотел у вас спросить, отец!

Северьяныч вытянулся. Впервые у них в деревне появился Герой Советского Союза. Старик только сейчас осознал это полностью.

– Весь наш строительный инструмент утоп в болоте. Может, подскажете, кто из ваших мастеровых мужиков мог бы с нами кое-чем поделиться. Ну, там топорами, двуручными пилами, лопатами. На первое время это для нас самое важное. Иначе застопорится работа.

– Понял вас! Как же! Без струменту, как говорится, и вошь не убьешь. Н-да, – Северьяныч помолчал, что-то прикидывая, должно быть, перебирал в памяти деревенских умельцев, у которых можно было бы разжиться необходимым. Лицо его становилось все скучнее. Наконец, он со вздохом сказал: – Заковыристый вопрос. Не дадут.

– Да что им сделается, тем же топорам! – возмутился Чумаченко.

– И я такой мнении. Но северный наш мужик прижимистый. Платили б вы, к примеру, мукой, крупами какими или, на крайность, деньгами, тады б как-то сошлись. А за бесплатно… Возьми, к примеру, Африкана. Золоты руки, такой мастер. У него того струмента, как орехов на кедраче. А не даст.

– Даст – не даст, чего гадать! Пошли к Африкану.

…Дом у Африкана был один из лучших в деревне. Сразу видно, здесь живет хороший деревянных дел мастер. Наличники на окнах были резные, узорчатые. На крыше вертелся флюгер в виде петуха.

И в избе у Африкана была целая мастерская. Самодельный токарный станок с педалью. На стенах – стамески, молотки, коловороты. И с пяток топоров, отточенных до серебра.

– Топор, парень, у нас вторая душа, во как! – пояснил Африкан. – Где помор, там и топор. Без него как?… Не тот вор, что свинью спер, а тот вор, что унес топор! Не нами сказано!

– Где топор, там и помор, – поддакнул Анохин, проявляя дипломатический такт.

– Два топора нам уже дали, – нажал на Африкана Чумаченко. – Совестливые люди…

– То рази топоры? Так, изделия. А настоящий топор, что жена в дому. Да что там! Душа – вот что такое топор. А эти ваши немые что понимают в топорах? Спортят!

– Спортят! – неожиданно согласился Анохин. – Они ж не столяра, не плотники.

– Во! – обрадовался поддержке Африкан. – Разве можно немым такое художество в руки? Я има и броюсь, и ложки выстругаю. Чего хошь!

– Мне вот ногу спортили! – выставил свой неуклюже зашитый сапог лейтенант. – А я… это… должен об них заботиться. Нога, она, как думаешь, важнее топора?

– Это с какой стороны на топор смотреть, – нахмурился мастер, подыскивая противодоводы.

Чумаченко слегка толкнул Анохина плечом: мол, не мешай, я сам им сейчас займусь, уговорю.

– Между прочим, – наклонился он к волосатому уху Африкана, доверительно зашептал: – Эта вышка есть найважнейший секретный объект. Я лично сам слыхал, как генералы промеж собою говорили, что тем, кто особо поспособствует… того на всю страну… в приказ, понял? – старшина выставил вверх палец. – А может, даже и боле того!

– Боле? – переспросил Африкан. – Это в каком понимании?

– Не знаю. Генеральское дело… Ну, может, туда, в Кремль. А? Отблагодарить!

Чумаченко смотрел на Африкана с особым значением.

– Вона куда!.. – мастер почесал затылок. – Это, конечно, польщение. Но нам туда не с руки. Больно высоко.

Анохин понял: старика не уломать.

– Ну что ж… Ладно, – огорченно сказал он. – А я уж думал вас мастером по деревянным работам назначить. Чтоб показали всей Европе, отчего русские войну выигрывают. Для урока.

Бросив последний взгляд на топоры с серебрящимися лезвиями, он вслед за Чумаченко и Северьянычем вышел из избы.

– А чо я говорил, – пробормотал Северьяныч. – Надо б на него каку бумагу, чтоб расстреляли по законам военного времени.

– Помолчал бы, отец. И без твоих слов тошно, – угрюмо сказал Анохин.

Вернулись к овину, где пленные под командованием Бульбаха зачищали помещение. Тащили и складывали в кучи какие-то старые доски, нападавшие с прохудившейся крыши осиновые лемеха, вываливали на улицу куски глины и кирпича.

Северьяныч тут же включился в работу, как регулировщик на перекрестке, стал безмолвно командовать, что куда выносить, где что складывать. Очистили от мусора площадку, на которой когда-то стояла печь.

Отыскав в толпе деревенских ротозеев, стоявших в проеме большой амбарной двери, бобыля Калистрата, подошел к нему:

– Приступай, Калистрат. Печь – это по твоей епархии.

Калистрат, больше известный в деревне как печник, деловито осмотрел площадку, ногой столкнул с нее еще неубранные куски глины и, несколько мгновений задумчиво помолчав, скомандовал пленным:

– Воду, кирпич, глину!

Те его не поняли. Тогда он взял за руки двух немцев, что посильнее, вывел на улицу, указал глазами на сани. Сам, опираясь на ломик, как на посох, пошел впереди, за ним немцы потащили сани. Дошли до старой разрушенной кузни, из-под снега торчали лишь остатки ее стен. Калистрат осторожными ударами ломика отколол от куска стены несколько кирпичей, счистил с них глину, положил на сани. И отдал ломик одному из немцев, блестя единственным слезящимся глазом.

– Ферштей?

– Я, я, натюрлих!

– Снизу их подбивай. Снизу. Не ломай. Во как! Понял?

– Я, я! Аллес ферштеен!

– Эти кирпичи сюда водой были завезены, заводские, с самого Меженска. Покрепче гранита.

Немцы стали аккуратно отколупывать кирпичи, каждый очищали и складывали на сани.

Калистрат какое-то время понаблюдал и пошел назад, к овину. По пути к нему пристроился Мыскин.

– Что это у вас так разбито, будто война прошла? – спросил он. – И мельница порушена, и это… кузня, что ли?

– Раскулачивали, – пояснил Калистрат. – Почитай, та же война. Богатеев давили. У кого мельница, у кого кузня, у кого лесопилка…