Тоомас Винт - История со счастливым концом

Это все мясо с сомнительными грибами, что я съел на обед, решил он.

В незнакомом месте еду следует заказывать осторожно, но как тут выберешь, если местные ни бум-бум на понятном тебе языке. Мясной рулет был покрыт нашинкованными грибами и цельными ломтиками, немного горькими на вкус, однако приятными. Это были одновременно и грибы, и вроде бы не грибы. Ему припомнился их вкус, и тут же тяжесть в животе стала невыносимой. Похоже, нельзя медлить ни секунды, промелькнуло в голове, — они могут прибыть в любой момент и наверняка найдется тот, кто с огромным удовольствием запечатлеет, как осрамился человек, забравшийся на самую вершину. Не стоит с распахнутыми на ветру полами, развевающимися волосами и растопыренными руками, а сидит на корточках с голой задницей.

Едва он успел спустить штаны, как все содержимое желудка, бурля и кипя, изверглось из него, после чего наступило минутное облегчение. Однако тут же живот опять схватило, правда, на сей раз уже не так сильно, но спазмы явно готовились к следующему извержению. Лишь по прошествии долгого времени боль окончательно отпустила и настала тишина. Тишина как внутри, так и снаружи. Туалетной бумаги у него не было, он воспользовался носовым платком, который выкинул через край плато, но светлый испачканный лоскут материи застрял на грибообразном уступе скалы и выглядел там непотребно. Однако наверняка еще ужаснее была растекающаяся куча дерьма, которую он никоим образом не сумеет скрыть от объектива камеры. Ведь голое каменное плато лишь местами покрыто тонким слоем лишайника, и больше на нем ничего не растет. Только дождь, когда он пойдет, смоет эту мерзость.

Но ведь тогда вся вершина станет опасно скользкой, почему-то подумалось ему.

Он и в самом деле не знал, что делать с этой серовато-желтой кучей. Она есть и будет к тому времени, когда оператор приступит к съемке. Она слишком заметна, она прямо-таки бросается в глаза. В его голове заметался рой мыслей, но среди возникающих идей не было ни одной, реально осуществимой, и тогда он поймал себя на мимолетной мыслишке, что авось они сегодня и не смогут снять его… Но эта мысль никуда не годилась, он тут же стер ее в своем мозгу, мысли не стало, но серовато-желтое дерьмо осталось. Как бы он ни старался избавиться от него, но туфли или руки все равно провоняют, а на плато нет ни капли воды, чтобы смыть эту вонищу. Почему, черт побери, я не сунул в карман бутылку воды, во весь голос проклинал он себя. Нервно расхаживая по вершине, он ведь мог себе позволить и крик. Крик ярости. Никто не слышал его. Время все тянулось и тянулось.

А что, если с оператором, режиссером или вертолетом и впрямь приключилась какая-то беда? Мало ли что могло случиться. Что тогда?

Солнце медленно и неотвратимо спускалось к горизонту и краснело все сильнее. Краснота была тревожащей. Ветер стих, и он почувствовал липкую вонь. Тошнотворную вонь, от которой на плато не было спасу нигде. Или ему так только казалось… Он уже не мог отделаться от навязчивого предчувствия, что так навсегда и останется в этом зловонном месте. Правда, он пытался вообразить, как кто-то его заметил с моря или воздуха и, надо надеяться, связался со спасательной службой. Но в то же время он не мог себе представить, как объяснит спасателям свое положение, а если он что-то им и сможет рассказать, то вряд ли они его поймут.

Когда солнце окончательно ушло за горизонт, а тишину на плато не разорвал ни единый спасительный звук, он потерял всякую надежду.

День не задался с самого утра — промолчал будильник или Эрвин не услышал звонка, во всяком случае он распахнул глаза ровно в тот момент, когда ему уже следовало выезжать со двора. По сути, ничего страшного не случилось — с тем, что делается за четверть часа, вполне можно управиться и за несколько минут. Вместо того чтобы неспешно ходить по квартире и наслаждаться у открытого окна горячим кофе, пробегая глазами интригующие заголовки еженедельника, он опрометью выскочил за дверь. Эрвин терпеть не мог спешку, особенно утреннюю. Он был уверен, что именно от начала дня зависит ритм и восприятие всего дня. Первые движения после сна приравнивались им к начальным строкам в книге, благодаря которым очень быстро становится ясно, есть ли вообще смысл тратить на нее время. На сей раз будильником неприятности не закончилось. Уже перед ближайшим от дома светофором контейнеровоз свернул ему боковое зеркало. На светофоре цикл только начался, и водитель контейнера — смущенный, растерянный толстяк — потрудился вылезти из кабины и принялся извиняться на русском, протягивая одновременно мохнатую лапу к зеркалу, чтобы поправить его. Обозленный Эрвин взревел, чтоб тот не смел даже прикасаться к его машине, на что водитель как побитый пес забрался назад в свою кабину.

Вот так просто взял и свернул, стучало в голове у Эрвина всю дорогу до работы. Он понятия не имел, во что ему обойдется замена зеркала, однако разбираться с этой незначительной аварией под светофором было бы смешно, если не невозможно. Паркуя машину, Эрвин уже буквально кипел от злости и, пожалуй, больше всего его бесила та беспомощность, в которую его вогнала эта ситуация.

— Просто взял и свернул мне зеркало! — в ярости разводя руками, обратился он к Артуру, как раз вылезающему из своей машины.

— Недавно в одном английском романе я читал, что примерно за то же самое хотели извести всю семью небрежного водителя, — отозвался Артур, оценивающе окидывая взглядом боковое зеркало, которое выглядело крайне неестественно, как вывихнутая в суставе стопа.

— Ты читаешь романы?! — воскликнул Эрвин, тут же устыдившись своего вскрика, но тот факт, что этому юноше не чуждо что-то духовное, поразил его и не хотел вписываться в уже сформировавшийся в представлении образ.

— Что, не похоже на меня? — добродушно рассмеялся Артур и одним движением вернул зеркало в исходное положение.

— Так просто… спасибо, — смутился Эрвин, чувствуя, как запылало его лицо.

— Ян МакЭван этот британец, — сказал Артур.

— Какой британец?

— Ну, тот, что о зеркале написал, но я поражаюсь, ведь там главный герой на «мерседесе» пятой серии снес зеркало у BMW. Не свернул его, а снес напрочь. Интересно, у бумеров они жестко соединены с корпусом, что ли?

Эрвин разглядывал свое боковое зеркало, на котором не было и следа недавнего несчастья. Как странно, хмыкнул он, одно мгновение может полностью изменить обстоятельства, плохое превратить в хорошее, и вдруг выходит, что все совсем не так, как казалось поначалу. Он проводил долгим взглядом энергично шагающего через площадку Артура. Юноша удалялся, но при этом рос в глазах Эрвина.