Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Зачем портить. Целиком!

Почему горячка всегда белая? Надо поменять. Это нам от прошлого досталось — от белогвардейщины. А теперь должна быть красная горячка. А то — белая. Некрасиво, товарищи, получается. Так-то.

Первое, что увидел профессор, очнувшись — это было громадное лицо дельфина, вблизи похожее на лик какого-то чудища или на кого-то, похожего на Бармалея из Диснеевских фильмов, не в исполнении Р.Быкова. На лице написано было какое-то даже беспокойство. И оно махало трезубцем возле лица профессора, тот позвякивал, но прохлады не давал.

— Что с вами? В наши планы это не входит. Мы не собираемся делать с вами ничего подобного. Наоборот, скорее мы хотели бы вас приобщить, так сказать… Но надо же сначала извиниться!

— Что это у вас на ногах? — выдавил профессор.

— Ботинки, — удивился дельфин и чем-то постучал по пластиковой подошве. — Наши фабрики выбрали оптимальный вариант. У вас хороший вкус, профессор. — Дельфин покровительственно похлопал его по плечу и жестом пригласил следовать за собой.

— Я мог бы принять вас у себя, но там вода. Вода, вода, кругом вода, — пропел дельфин, и профессор отметил у него полное отсутствие слуха.

В кабинете они расположились в креслах, и беседа пошла более непринуждённо. Дельфин позволил профессору курить, но резко отказался от спиртного, а потом, опережая вопросы, начал:

— Почему мы не говорили, а потом вдруг и все сразу? Мы говорили, мы давно говорили, несколько тысяч лет назад говорили, но что толку? Цезарю говорили, Македонскому, Нерону, даже пытались потушить пожар. «Люди! — говорили, — что вы?». А потом плюнули и замолчали, и всю дальнейшую историю молчали, как рыбы, и только изучали, изучали вас, людей. После войны вы построили океанариумы, и Дж. Лилли с приспешниками начал свои мерзкие опыты. Контакта захотели.

— Извините, я буду прохаживаться, — заволновался дельфин и, действительно, начал прохаживаться. — Мы терпели и это, чтобы не нарушать молчания и увидеть, до чего же в своих опытах может дойти разумное существо, стоящее на довольно высокой ступени, хотя и значительно ниже нас, ибо, утверждаю, что всякая нетехническая цивилизация, основанная на самоусовершенствовании индивидуумов, выше всякой технократии! Можете убедиться — мы не делали ни одного опыта над вами, и только некоторые дельфины позволяли себе контакты с людьми, но это были психически ненормальные индивидуумы, им разрешалось из жалости.

— У нас нет лечебниц, профессор. А когда стали гибнуть наши товарищи, ропот недовольства впервые прошёл по океанам, и вот, наконец, этот нелепый случай оскорбления в ответ на наши увеселительные трюки, на игры наши в баскетбол и т. п. Первыми не выдержали киты. Всегда достаточно одной искры, чтобы возгорелось пламя — и оно возгорелось. Я был последним. Кстати! Как моё произношение? Надеюсь, верно?

— Да! Да, — успокоил профессор. Он уже изрядно глотнул виски, и теперь блаженная теплота разлилась по телу, и всё происшедшее показалось не таким уж невероятным. Только вот он шамкал и чуть покалывала спина.

Ваша челюсть! — воскликнул дельфин и мгновенно вызвал стоматолога. Того ввёз служитель в аквариуме. Это был головоногий моллюск лип.

— Вот уж не думал, что он. — Профессор хихкнул и отхлебнул ещё глоток.

— Напрасно вы не думали — прохлюпало в аквариуме, — вся анатомия ваша, вот она, у меня в кармане. — Лип хлопнул щупальцем и взбаламутил воду. — С самого начала моей работы над вами я сколотил себе ясную картину. Держите вашу челюсть — вот она.

На поверхность всплыла замечательная челюсть, о какой профессор и мечтать не мог. Какие теперь челюсти? Теперь забрала, а не челюсти.

— Если вам что-нибудь нужно заменить, проконсультируйтесь с лечащим врачом и сообщите нам, мы живо заменим всё, включая мозг. Он у меня, впрочем, как и у вас, давно в спирту и готов к трансплантации. Засим позвольте откланяться.

Моллюск опять взабаламутил воду и был увезён служителем с вмонтированным в мозг электродом.

— Прощайте! — профессор шамкнул, несмотря на вставленную челюсть. Он был изрядно пьян.

Дельфин, видя такое его состояние, не счёл возможным продолжать и молвил только: «Завтра вы получите наш план и ультиматум и передадите его людям! Покойной ночи!». Он зашипел сигарой и вышел.

На следующий день протрезвевший профессор нашёл у себя на столе нечто. В нём было коротко и недвусмысленно:

«Союз всего разумного, что есть в океане, предлагает человечеству в трехдневный срок провести следующие мероприятия:

1) Ввести сухой закон для научных работников.

2) Закрыть все психиатрические клиники и лечебницы.

3) Людей, ранее считавшихся безумными, распустить с почестями.

4) Лечебницы отдать под школы.

В случае, если это не будет выполнено, Союз предпримет необходимое. В случае выполнения Союз больше ничего не требует от человечества и прекращает всякие контакты впредь до лучших времён».

Весь следующий день профессор по радио и телевидению, а также в личных беседах убеждал мир пойти на уступки, уговаривал и умолял, рисовал жуткие картины и радужные перспективы, он принял множество корреспондентов и некорреспондентов.

Но увы… Он ничего не мог доказать. Океанариум опустел, исчез куда-то и служитель с электродом. Конечно, люди не верили, смеялись и улюлюкали:

— Как можно выпустить безумных в наш и без того безумный мир, как можно не пить научным работникам?!

Кто-то подал мысль, что это он всё выдумал, чтобы скрыть своё бессилие, он обманул надежды, люди так уповали, а он… А ещё кто-то подал ещё более разумную идею, что профессор сам безумен. На том и порешили и упрятали самого великого профессора ихтиолога-лингвиста в психиатрическую лечебницу.

Мир остальные два дня успокаивался, а потом она разразилась. Катастрофа!

Сейчас опять будут делать эти проклятые уколы. Доктор! Заклинаю вас, от них развивается… только в руку, что? Боже! Неужели я победил? Мне будут делать инсулин, чтоб лучше есть и спать. Не хочу спать. Жизнь без сна. Ага, моя тайна. Моя! Колите, доктор, и будьте снисходительны, я любил вас. Больно! Больно же.

Ах! Какое неприятное состояние! Лечение, тоже мне. Съедают в крови сахар. Мало его вам, что ли, на стороне! Мы вон и у Кубы покупаем, потому что если не купить, то кто же купит? Но зачем вам мой кровный сахар? А? Зачем его сжирать? Какие вы всё-таки ненасытные! У меня там тельца белые и красные, а каково им без сахара? Никаково. Умрут они без сахара, тельца, ни за грош пропадут! А всё этот тростник. И свекла, свекла! Боже, как хочется есть, есть, дайте есть! Вот он кубинский сахар — 20 кусков, и всё бесплатно. Спасибо вам, далёкие кубинские друзья. Да здравствуют тростники и свёклы! Сахар, много сахара, и вообще изобилие продуктов. Это хорошо, но я всё это изобилие съел, надо попросить родственников. Пусть ещё принесут. Пашка, паразит, в командировке, пьёт. Ничего — так ко мне не ходит, так привезут паразита и сюда, в отделение, с диагнозом «хронический алкоголизм». Тут и встретимся, тут и поговорим по душам. Говорят, у меня был шок. И доктор говорит, а раз он говорит — значит, неправда. Не было шока, ничего не было.