Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Будущий историк нашего общества совершит, наверно, поразительные открытия, исследуя «явление Высоцкого», исследуя неудержимый ничем взлёт, взрыв любви народа к нему. Нет, тут не мода скоротечная, не меланхолия кабацкая. Нет, что-то тут такое чудесно сошлось, срослось душевно, нерасторжимо. Что-то взаимно тут узналось, узналось любовно и больно: истосковавшиеся встретились. Тут ведь доверие настоящее — самая прекрасная и самая, может быть, трудная вещь на свете: ни купить нельзя, ни подделать, как и любовь настоящую. Тут и есть такое доверие народа к своему поэту, певцу, артисту, который не продаст, не выдаст, поймёт и выразит. Что выразит? Что поймёт? Беду. Тоску по правде. Жажду бескорыстия и безоглядности, удали и самоотверженности. Жажду неподдельности, главное.

«Ни единою буквой не лгу, не лгу…»

Многие ли посмеют, многие ли имеют право подписываться под этим?

Не сразу и не все поняли, что песни его ещё — очень умные, интеллигентные. Да, да, над ними думать и думать надо, работать. Слушаешь иную песню — и такое чувство, будто разыгрывает он блестящую шахматную партию, в которой делает такие ходы, что после каждого надо ставить восклицательные знаки.

Не сразу и не все поняли ещё, что песни его — дело не шуточное, не хобби, не карьера — судьба.

Слушая Высоцкого, я, в сущности, впервые понял, что Орфей древнегреческий, играющий на струнах собственного сердца, — никакая это не выдумка, а самая настоящая правда.

Если уж одно исполнение им своих песен производит такое потрясающее впечатление, то какой же ценой, какой кровью они создавались? Почему-то мне кажется, что некоторые из них ему непременно должны были вначале присниться, что они потрясали его во сне, а уж проснувшись — в ужасе и радости — он их вспоминал мучительно, забывал, восстанавливал, записывал…

Тайна его обаяния была ещё и просто в том, что он — жил. Конечно, нам нужны нетленные книги, картины, музыка. Память нужна о своих гениях, святых, героях. Память о мощных вспышках, подъёмах народной души в гневе, благородстве, щедрости. Конечно, конечно, без всего этого, без памяти исторической, нельзя никак, причём без памяти и о всём дурном нашем. Но ведь не меньше — может, и больше — оказывается нужным, чтобы существовали живые, живые сейчас, с нами, среди нас живущие люди, пусть и грешные, но в чём-то, самом глвном, — надёжные. Пусть вы и не близки, и не знакомы, пусть ни разу не разговаривали с ними и даже не видели, но зато всегда точно знаете, что они — есть. Вот таким и был Высоцкий. И когда его не стало, то чувствуешь вдруг, что отрезан, вырван живой кусок тебя самого, твоей души.

…Сегодня правда в том, что придёшь на Таганку и уже не встретишь его — стройного, ладного, и не улыбнётся он тебе, как всегда он делал это — неподдельно, радостно и благожелательно, как бы ни был занят, загнан и какие бы круги ни были под глазами, на лице, очень сером в последние месяцы.

Наверное, многое из того, что я чувствую, я не сумел здесь выразить. Ещё больше такого, чего я не знаю или не понял, что, как говорится, не моего ума дело. Музыка, например. Как понять его лад, ритм? Кажется порой: вот неверно, вот не так, а в результате вдруг — потрясающая новая гармония и даже такое ощущение, что она давным-давно скрыта была в самых глубинах русского языка, русской речи, души и — вырвалась.

Я всё о песнях. Но ведь есть и кино, театр. Есть роли: Хлопуша, Галилей, Гамлет, Дон Гуан, Свидригайлов. Целый год я имел счастье видеть, как он работал над этим последним образом. Это рассказ особый. И мало ещё кто знает, что он начинал становиться писателем-прозаиком (ведь и песни его это почти всегда маленький рассказ, и не просто событие, а о судьбе). Он и здесь нашёл бы свои неповторимые ритмы, интонации — так же, как нашёл их в песнях, в актёрстве. Он и здесь ломал бы гладкопись, как ломал гладкопеснь. Ведь он так любил Слово. Он и буквы любил, любил все до единой, а некоторые особенно: л-л-л… р-р-р… ю-у-у…

Каким-то чудом у него и согласные умели звучать сильнее гласных. И даже становилось как бы слогом, создавая особую рифму. А его неожиданные, немыслимые, потрясающие контрапункты? Вот один только:

Песни его не просто слушают — их словно пьют иссохшимися глотками, пьют и — пьянеют от пронзительного счастья хоть на миг, но до конца быть самим собой, дать себе волю думать и чувствовать по совести, пьют и — вдруг трезвеют от беспощадного вопроса в лоб, без обиняков всяких: как жить по совести? Жизнь жить, а не миг один — за проигрывателем или магнитофоном.

Ю.Карякин

Имя Владимира Высоцкого хорошо известно вне России, но о его творчестве на Западе знают ещё очень мало. Главной причиной этого является почти полное отсутствие переводов стихов и песен В.Высоцкого.

В этом нет ничего удивительного, т. к. до выхода из печати в Нью-Йорке книги — Владимир Высоцкий «Песни и стихи» — почти ничего не было опубликовано даже на родине поэта-барда.

Не намного лучше обстояло дело в западном мире. Стихи и песни В.Высоцкого распространялись преимущественно в магнитофонной записи. Только считанные тексты появились в периодической прессе.

Некоторые песни В.Высоцкого были опубликованы в периодических изданиях в первую годовщину его смерти. Ко второй годовщине смерти поэта на его родине вышел из печати сборник «Нерв», в который вошло только 129 стихотворений из творческого наследия, объёмом превышающего 600 текстов.

Конечно, недостаточная ознакомленность с творчеством В.Высоцкого была главной причиной того, что на Западе до сих пор преобладает убеждение, что стихи и песни поэта непереводимы.

В западной прессе, в первую очередь в американской и канадской, были опубликованы переводы Миши Аллена, а во французской — Робера Прюдона.

Этого, безусловно, недостаточно для поэта такого масштаба как В.Высоцкий. Ведь его поэтическое творчество проникнуто духом современного живого русского языка. А это особенно ценно для иностранцев, изучающих совеременный русский язык и литературу, а также для русскоязычных литераторов, лингвистов, коллекционеров и исследователей.

Более того, в его творчестве каждый литературовед и языковед может найти яркие образцы индивидуального стиля: от глубоких философских обобщений до блатного жаргона, от неповторимой исторической напевности русских народных сказок до чёткой отточенности лексических форм современного сленга или простонародных выражений среднего советского обывателя. Вполне возможно, что именно эти специфические элементы языка усилили миф о непереводимости творчества Высоцкого. Известен, например, факт, что Иосиф Бродский сделал неудачную попытку перевода на английский язык нескольких его песен.