Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Прочитал: ваш муж, ваш друг

Долго будут по вагонам,

Кто без ног, а кто без рук.

Зарисовка

Ах время, как махорочка,

Всё тянешь, тянешь, Жорочка,

А помнишь, кепка-чёлочка

Да кабаки до трёх.

А чёрненькая Норочка,

С подъезда пять, айсорочка.

Глядишь — всего пятёрочка,

А вдоль и поперёк.

А вся братва одесская,

Два тридцать — время детское,

Куда, ребята, деться — а?

К цыганам в «Поплавок».

Пойдёмте с нами, Верочка,

Цыганская венгерочка,

Пригладь виски, Валерочка,

Да чуть примни сапог.

А помнишь вечериночки

У Сониной Мариночки,

Две быстрых балериночки

В гостях у пацанов.

Сплошная безотцовщина —

Война да и ежовщина,

А, значит, поножовщина

И годы за одно.

На всех клифты казённые,

И флотские, и зонные,

И братья заблатнённые

Имеются у всех.

Потом отцы появятся

Да очень не понравится,

Кой с кем, конечно, справятся,

И то от сих до тех.

Дворы полны, но надо же,

Танго хватает за души

Хоть этому да ада же,

Да вот ещё нагул.

Малюшенки богатые,

Там шпандыри подснятые,

Там и червонцы мятые,

Там Клещ меня пырнул.

А у Тальяна Рваного

Братан пришёл с «Желанного»

И жить задумал наново,

А был хитёр и смел.

Да хоть и в этом возрасте,

А были позанозистей,

Помыкался он в гордости

И снова загремел.

А всё же брали соточку

И бацали чечёточку,

А ночью взял обмоточку

И чтой-то завернул.

У матери бессонница,

Все сутки к низу клонится,

Спи, вдруг чего обломится,

Небось не в Барнаул.

В.Высоцкий и его лучший пародист Б.Хмельницкий

Из архива Р.Рублева

Был побег на рывок — наглый, глупый, дневной.

Вологодского — с ног, и вперёд головой!

И запрыгали двое, в такт сопя на бегу,

На виду у конвоя, да по пояс в снегу.

Положен строй в порядке образцовом,

И взвыла «Дружба» — старая пила,

И осенили знаменьем свинцовым

С очухавшихся вышек три ствола.

Все лежали плашмя, в снег уткнули носы,

А за нами двумя — бесноватые псы.

Девять граммов горячие, как вам тесно в стволах!

Мы на мушках корячились, словно как на колах.

Нам добежать до берега, до цели...

Но свыше, с вышек, всё предрешено:

Там у стрелков мы дёргались в прицеле —

Умора просто, до чего смешно!

Вот бы мне посмотреть, с кем отправился в путь,

С кем рискнул помереть, с кем затеял рискнуть.

Где-то виделись будто...Чуть очухался я,

Прохрипел: «Как зовут-то и какая статья?»

Но поздно: зачеркнули его пули.

Крестом: затылок, пояс, два плеча.

А я бежал и думал: «Добегу ли?»—

И даже не заметил сгоряча.

Я к нему, чудаку: почему, мол, отстал?

Ну, а он — на боку и мозги распластал...

Пробрало! Телогрейка аж просохла на мне:

Лихо бьёт трёхлинейка — прямо как на войне.

Как за грудки, держался я за камни:

Когда собаки близко — не беги!

Псы покропили землю языками

И разбрелись, слизав его мозги.

Приподнялся и я, белый свет стервеня,

И гляжу — «кумовья» поджидают меня.

Пнули труп: сдох скотина! Нету проку с него:

За поимку — полтина, а за смерть — ничего.

И мы прошли гуськом перед бригадой,

Потом — за вахту, отряхнувши снег,

Они обратно в зону за наградой,

А я за новым сроком — за побег.

Я сначала грубил, а потом перестал.

Целый взвод меня бил — аж два раза устал!

Зря пугают тем светом: тут — с дубьём, там — с кнутом.

Врежут там — я на этом, врежут здесь — я на том.

Я гордость под исподнее упрятал —

Видал, как пятки лижут гордецы!

Пошёл лизать я раны в изолятор,

Не зализал — и вот они, рубцы.

Надо б нам вдоль реки — он был тоже не слаб,

Чтоб людям не с руки, а собакам — не с лап.

Вот и сказке конец — зверь бежит на ловца.

Снёс, как срезал ловец беглецу пол-лица.

Всё взято в трубы, перекрыты краны,

Ночами только ноют и скулят...

Нам надо, надо сыпать соль на раны,

Чтоб лучше помнить — пусть они болят.

Я был здоров, здоров как бык,

Как целых два быка,

Любому встречному в час пик,

Я мог намять бока.

Идёшь, бывало, и поёшь,

Общается с людьми,

Вдруг крик: «На стол тебя, под нож,

Допелся, чёрт возьми!»

Не надо нервничать, мой друг,—

Врач стал чуть-чуть любезней:

Почти у всех людей вокруг,

История болезни.

Вдруг словно канули во мрак

Портреты и врачи,

Жар от меня струился как

От доменной печи.

Я злую ловкость ощутил,

Пошёл, как на таран,

И фельшер еле защитил

Ренгеновский экран.

И горлом кровь, и не уймёшь —

Залью хоть всю Россию.

И крик: «На стол его под нож,

Наркоз, анестезию!»

Мне шею обложили льдом,

Спешат, рубаху рвут,

Я ухмыляюсь красным ртом,

Как на манеже шут.

Я сам себе кричу: «Трави!»

И напрягаю грудь.

В твоей запёкшейся крови

Увязнет кто-нибудь!

Я б мог когда-то не «глаз за глаз»,

Всю землю окровавить,

Жаль, что успели медый таз,

Не вовремя подставить.

Уже я свой не слышу крик,

Не узнаю сестру,

Вот сладкий газ в меня проник,

Как водка поутру.

Цветастый саван скрыл и зал,

И лица докторов,

Но я им всё же доказал,

Что умственно здоров.

Слабею, дёргаюсь и вновь

Травлю, но иглы вводят,

И льют искусственную кровь,

Та горлом не выходит.

— Хирург, пока не взял наркоз,

Ты голову нагни,

Я важных слов не произнёс,

Послушай, вот они:

Взрезайте с Богом, помолясь,

Тем более бойчей,

Что эти строки не про вас,

А про других врачей.

Я лёг на сгибе бытия,

На полдороги к бездне

И вся история моя,

История болезни.

Очнулся я, на теле швы,

Медбрат меня кормил,

И все врачи со мной на «вы»,

И я с врачами мил.

Нельзя вствать, нельзя ходить,

Молись, что пронесло,

Я здесь баклуш могу набить

Несчётное число.

Мне здесь пролёживать бока

Без всяческих общений —

Моя кишка пока тонка

Для острых ощущений.

Сам первый человек хандрил,

Он только это скрыл,

Да и Создатель болен был,

Когда наш мир творил.

Адам же Еве яда дал,

Принёс в кармане ей.

И искуситель змей

Страдал гигантоманией.

У человечества всего

То колики, то рези,

И вся история его —

История болезни.

Всё человечество давно

Хронически больно,

Со дня творения оно

Болеть обречено.

Вы огорчаться не должны,—

Для вас спокой полезней:

Ведь вся история страны —

История болезни.

Живёт больное всё быстрей,

Всё злей и бесполезней,

И наслаждается своей

Историей болезни.