Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

В.Высоцкий. Самиздатовская открытка

Из архива Р.Рублёва

Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов,

Сердца стучали на три счетА, вместо двух,

К тому же, дамы приглашали кавалеров

На белый вальс, традиционный, и захватывало дух.

Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,

Давно решился пригласить её одну...

Но вечно надо отлучаться по делам,

Спешить на помощь, собираться на войну.

И вот всё ближе, всё реальней становясь,

Она, к которой подойти, намеревАлся,

Идёт сама, чтоб пригласить тебя на вальс,

И кровь в виски твои стучится в ритме вальса.

(Припев)

Ты внешне спокоен средь шумного бала,

Но тень за тобою тебя выдавала,

Металась, дрожала, ломалась она в зыбком свете свечей.

И, бережно держа, и бешенно кружа,

Ты мог бы провести её по лезвию ножа,

Не стой же ты руки сложа, сам не свой и ничей...

Был Белый Вальс — конец сомненьям маловеров,

И завершенье юных снов, забав, утех.

Сегодня дамы приглашали кавалеров,

Не потому, не по тому, что мало храбрости у тех.

Возведены на время бала в званья дам,

И кружит головы нам вальс, как в старину,

Но вечно надо отлучаться по делам,

Спешить на помощь, собираться на войну.

Белее снега белый вальс — кружись, кружись,

Чтоб снегопад подольше не прервался.

Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь,

И ты был бел, бледнее стен, белее вальса.

Припев

Где б ни был бал, в Лицее, в Доме офицеров,

В Дворцовой зале, в школе — как тебе везло!

В России дамы приглашали кавалеров

Во все века на Белый Вальс, и было всё белым белб.

Потупя взоры, не смотря по сторонам,

Через отчаянье, молчанье, тишину,

Спешили женщины прийти на помощь нам,

Их бальный зал — величиной во всю страну.

Куда б не бросило тебя, где б ни исчез,

Припомни вальс, как был ты бел — и улыбнёшься

Век будут ждать тебя и с моря, и с небес,

И пригласят на Белый Вальс, когда вернёшься.

Припев

Кадр из фильма «Дон Гуаи», реж. М.Швейцер

Из архива М.Ш Шемякина

В младенчестве нас матери пугали,

Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой.

Они в сердцах бранились и едва ли

Желали детям участи такой.

Припев

А мы пошли за так, за четвертак, за ради Бога,

В обход и напролом, и просто пылью по лучу.

К каким порогам приведёт дорога,

В какую пропасть напоследок прокричу?

Мы север свой отыщем без компаса,

Угрозы матерей мы зазубрили как завет.

И ветер дул, с костей сдувая мясо,

И радуя прохладою скелет.

Мольбы и стоны здесь не выживают,

Хватает и уносит их позёмка и метель.

Слова и слёзы на лету смерзают,

Лишь брань и пули настигают цель.

Припев

Про всё писать — не выдержит бумага,

Всё в прошлом, ну, а прошлое — быльё и трын-трава,

Но раз нам кости перемыла драга,

В нас, значит, было золото, братва.

Но чуден звон души моей помина,

И белый день белей, и ночь черней, и суше снег,

И мерзлота, надёжней формалина,

Мой труп на память хоронит навек.

Припев

Я на воспоминания не падок,

Но если занесла судьба — гляди и не тужи —

Мы здесь подохли, вот он, тот распадок,

Нас выгребли бульдозеров ножи.

Здесь мы прошли за так, на четвертак, за ради Бога,

В обход и напролом, и просто пылью по лучу.

К каким порогам привела дорога,

В какую ж пропасть напоследок прокричу?

Ах, какие у меня грубые замашки,

Походи с моё, даже не пешком,

Меня мама родила в сахарной рубашке,

Подпоясала меня красным кушаком.

Так откуда у меня хмурое надбровье,

От каких таких причин белые вихры,

Мне папаша подарил бычье здоровье,

И в головушку вложил ни хухры-мухры.

Начинал мытьё своё с сандуновских баней я,

Вместе с потом выгонял злое недобро,

Годен в смысле чистоты и образованья,

Тут и голос должен быть чист, как серебро.

Пел бы ясно я тогда про луга и дали,

Пел бы про красивое приятное для всех,

Все б со мной здоровкались, прощались,

Но не дал Бог голоса — нет, так нет.

Но допеть-то хочется, лишь бы не мешали,

Хоть бы раз про главное, хоть бы раз и то...

И кричал со схрипом я, люди не дышали,

И никто не морщился, право же никто.

Мне судьба — до последней черты, до креста,

Спорить до хрипоты, а за ней — немота.

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что не «то» это вовсе, не «тот», и не «та».

Что лабазники врут про ошибки Христа,

Что пока ещё в грунт не влежалась плита,

Что под властью татар жил Иван Калита

И что был не один против ста.

Триста лет под татарами — жизнь ещё та,

Маета трехсотлетняя и нищета.

И намерений добрых, и бунтов тщета,

Пугачёвщина, кровь и опять — нищета.

Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта,

Повторю, даже в образе злого шута...

Но не стоит предмет, да и тема не та:

«Суета всех сует, всё равно суета».

Только чашу испить — не успеть на бегу,

Даже если разлить — всё равно не смогу

Или выплеснуть в наглую рожу врагу?

Не ломаюсь, не лгу — не могу. Не могу!

На вертящемся гладком и скользком кругу

Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!

Что же с ношею делать — разбить? Не могу!

Потерплю и достойного подстерегу.

Передам, и не надо держаться в кругу,—

И в кромешную тьму, и в неясную згу,

Другу передоверивши чашу, сбегу...

Смог ли он её выпить — узнать не смогу.

Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,

Я о чаше невыпитой здесь ни гу-гу,

Никому не скажу, при себе сберегу.

А сказать — и затопчут меня на лугу.

Я до рвоты, ребята, за всех хлопочу,

Может, кто-то когда-то поставит свечу,

Мне за голый мой нерв, на котором кричу,

За весёлый манер, на котором шучу.

Даже если сулят золотую парчу

Или пбрчу грозят напустить — не хочу!..

На ослабленном нерве я не зазвучу,

Лучше свой подтяну, подновлю, подвинчу!

Лучше я загуляю, запью, заторчу!

Всё, что за ночь кропаю,— в чаду растопчу,

Лучше голову песне своей откручу,

Чем скользить и вихлять, словно пыль по лучу.

Если все-таки чашу испить мне судьба,

Если музыка с песней не слишком груба,

Если вдруг докажу даже с пеной у рта,—

Я уйду и скажу, что не всё суета.

В.Высоцкий в одном из первых спектаклей «Гамлете»