Ольга Гладышева - Оползень

«Ха-ха-ха» волков капитализма получилось недружным и невеселым. Они как бы были шокированы, не поняли мораль, а некоторые даже нашли ее неуместной.

Тем не менее один из них доверительно сообщил другому:

— Этот человек далеко пойдет. Он уже три раза терял свое состояние.

— Думаю, что в нынешней ситуации он может потерять его окончательно… Больно он резов что-то. И с большевиками носится. При его-то уме!

— Да он просто шляпу готов снять перед ними!

Последнее Виктор Андреевич услыхал и еще более развеселился:

— Снять шляпу дело нелегкое. Француженки говорят: шляпу нужно всегда снимать в последнюю очередь. У них шляпы велики и сложно приколоты к прическе. Ну, а перед большевиками шляпу снимают вместе с головой.

Шутка насчет француженок имела успех. За столом захлопали. Даже и Ольга Викторовна откровенно смеялась, не притворяясь, что ничего не поняла.

Кася кратко исполнила на фортепьянах нечто бравурное.

Но один старичок встревожился:

— Да кто такое большевики? Кто с ними считается? Кадеты, я понимаю, серьезная партия!

— Увидите! — торжественно пообещал Виктор Андреевич. — Вы все это увидите!

— В ресторанах Монте-Карло порция астраханской икры двадцать пять франков, — сообщил кто-то очень громко.

Виктор Андреевич пыхнул клубами душистого дыма.

— Поезжайте путешествовать, чтобы свое стало хорошим. Узнаете Европу — перестанете бранить Россию.

— Правительство захватило власть, подготовивши измену армии, — продолжал тревожиться старичок, любивший кадетов. — Но привычка изменять не проходит сразу. Завтра не сойдутся во вкусах — и все опять вверх ногами.

Вдруг встал ротмистр Лирин:

— Господа, «измена не может увенчаться успехом, или ее никто не посмеет назвать изменой».

Он сел и заиграл только что вошедшее в моду танго.

— Вот уж никогда не думала, что жандармы бывают начитаны!

Ольга Викторовна поднялась навстречу пригласившему ее партнеру.

Его близко посаженные глазки жадно, вопросительно оглядывали ее. Ему хотелось сказать богатенькой Ольге что-нибудь интимное, какое-нибудь «мур-мур-мур», а он не мог придумать что. Меньше пить надо было. Понравиться ей очень не мешало бы, пока она холостая… хотя и великовата, и мужиковата, не то что эта кудрявая киска, жена управляющего.

— Хочу сделать комплимент вашему вкусу, Ольга Викторовна, — наконец заговорил он, поглаживая ее влажноватые вялые пальцы. — Превосходный изумруд изволили выбрать. Красота, долговечность, редкость — главные достоинства настоящего камня. Из Адуйских копей, наверное? Хотя они больше славятся аметистами… Оля, Оля, Оля… — зашептал он, незаметно прижимаясь к ее щеке лицом.

— Какой у вас жесткий нос! — сказала наследница приисков.

Кася, услышав это, опять неудержимо захохотала, падая растрепанной головкой на грудь Виктору Андреевичу.

Тот иронически усмехнулся, ловко ведя ее в танце.

— То, что мы танцуем с вами, совсем не настоящее танго. Мы танцуем чилийский квэк… Вы понимаете теперь, почему моей девочке сложно выйти замуж?..

— Ах! — сказала Кася, расширяя глазки.

— Спокойный камень, — продолжал Ольгин партнер, играя уверенной хрипотцой в голосе, будто ничего не случилось. — У него глубокий тон, некричащий. Такой камень помогает отдохнуть от кровавых воспоминаний мировой войны. Недавно в Мурзинке мне предложили аметист… темный… При искусственном освещении он приобретает кровавый оттенок. Я отказался.

За столом продолжали жевать с каким-то даже ожесточением.

Голоса жующих и танцующих перебивали друг друга.

— Поедемте, Олечка, с вами на Адуйские копи? Ну, соглашайтесь! Я обещаю вам божественные ночи…

— Это в честь чего это?

— На мировой бирже Ленские акции страшно упали после расстрелов. Почти на тридцать процентов. Кто знает биржевые операции, условия счета on call, тому ясно, что это разорение для всех держателей акций.

— Почему же сразу — разорение? Все пугают, все пугают!

— Дорогая, вы не пожалеете! Зальемся с вами на каких-нибудь вороных по Верхотурскому тракту до села Мостового. Ночь!.. Восторг! Я вижу, вы уже хотите?

— Отстаньте!

— А потом двадцать верст до Адуйского кордона, переправимся через мост, а там до копей всего четыре версты.

— А потому разорение, что онкольный счет редко обеспечен тридцатью процентами, обычно десять — пятнадцать, а если бумаги падают на тридцать процентов, нужно неминуемо вносить дополнительные деньги. У вас есть они?

— Откуда? Ну, подумайте, откуда у меня деньги?

— Что вы пристали ко мне со своими верстами, какими-то копями? Нужны они мне!

— Надо пополнять счет, иначе бумаги принудительно продаются, вас экзекутируют, как говорят на бирже.

— Ничего-о, Ленские акции — бумаги английские, их не тронут!

— Чем глуше провинция, тем лучше осведомлены там в мировой политике! — вздохнул Виктор Андреевич, отпуская Касю.

За столом продолжали шуметь.

— С таким кротким и терпеливым народом еще добрых двести лет можно обойтись без конституции. Зачем им конституция?

— С таким стадом, вы хотите сказать?

— Если вы считаете, что уссурийская тигра — кроткая и терпеливая кошка, тогда — конечно.

— Никаким террором политической свободы не добиться. Только путь легальных выступлений!

— Настоящий хозяин русской земли — мужик. В России будет то, что он захочет.

— Но кто поведет его? Кадеты, да? Все-таки кадеты!

— Са-ам учует свое время, и тогда берегись!

— Какой мужик? Вы что, господа, пьяны? Хозяева русской земли — мы. Да здравствует революция!

Александр Николаевич слушал подвыпивших крикунов, стараясь изобразить бесстрастие. Как далеко это все от того, что говорилось у них дома! Даже статский советник Промыслов с его всегдашней язвительностью был не так… он затруднялся найти слово… так безобразен, что ли? Это же хамы настоящие! Запихать бы их самих в бараки на мерзлоту!

Виктор Андреевич заметил ставшее неприязненным выражение его лица.

— Секрет жизненного успеха в умении говорить. Что сказать, как сказать и когда сказать — это самое важное. Вы согласны?

— Статочное ли дело, чтобы наш народ вша заела? — не удержался Александр Николаевич, бросив вилку на стол.

— Вот это по-русски брякнул! Именно вша!

Виктор Андреевич в восторге схватил его за плечи. Он вполне разделял мнение своего управляющего о присутствующих на ужине. Но говорить очень хотелось. Пусть даже перед этими вшами.

— Для вызревания демократии нужно время! — Он снова овладел общим вниманием. — Мы исторически к ней не готовы. Это как хорошее бургонское: нельзя сегодня создать те бочки и подвалы, в которых выдерживается вино там, на родине, во Франции. Микробы кло-де-вужо плодились сотнями лет, это своя раса микробов в этих подвалах. Нужно прошлое, нужна традиция.