Степан Гаврилов - Опыты бесприютного неба [litres]

– Смотреть нельзя, – пояснил с переднего сиденья мясистый.

Какое-то время машина толкалась, набирала и снижала скорость, а потом поехала быстро. Они говорили на чем-то своем, громко смеялись. Пахло мужскими телами, сигаретами, дешевым освежителем воздуха, бензином.

Мы где-то ненадолго остановились, судя по всему, на заправке, а когда поехали обратно, я почувствовал жгучую, нестерпимую обиду, смешанную с еще большим раздражением. Будто бы вся эта ситуация, три этих армянских богатыря, эта тачка, мудак Шульгин скукожились до маленькой точки, которая превратилась в надоедливого комара и стала невыносимо жужжать вокруг. Безумно захотелось встать и уйти, будто бы все это был мерзкий и липкий сон, мудацкий, глючный балаган, который до смерти задолбал. И больше всего я хотел бы быть сейчас рядом с Соней.

Нос защипало, я почувствовал, как горло задергала судорога – я почти начал плакать. Но нет, здесь я этого делать не буду. Вдруг все стало ясно и прозрачно в этом мире. Ну какие же они коты?

Я снял с себя шапку и оглядел машину. Братья с интересом посмотрели на меня.

– Мужики, – сказал я и закашлялся.

Они заинтересованно ждали.

– Куда вы меня везете? Если вы по делам Шульгина, я ничего не знаю. Я просто работал на него, он мне платил немного денег. Мы с ним из одного города, знакомы давно, но я понятия ничего об его делах не имею.

Братья продолжали с любопытством меня разглядывать. Даже угрюмый за рулем отвлекся от дороги.

– Честное слово, – добавил я для пущей уверенности.

Рулевой что-то сказал друзьям – звучало это так, будто обрушилась поленница с сырыми дровами и пилой «Дружба» наверху – дробные, нерезкие звуки и мягкий лязг в конце. Троица громко засмеялась.

– Я знать не знаю, где Шульгин. Я видел его неделю назад. А сегодня пришел – и увидел вас.

– Пришел – друга не нашел, – сквозь хохот сказал кадык.

– Разберемся, – коротко ответил мясистый на переднем пассажирском, – ты, главное, будь молодец!

– Мужики, мне чужого не надо.

Братья угрожающе замолчали. Я посмотрел за окно – мы ехали по трассе Питер – Москва. Армяне снова стали говорить о своем.

Потом угрюмый рулевой повернулся и что-то сказал длинному. Тот наклонился ко мне и тихо произнес:

– Шапка.

Я послушно надел шапку и надвинул ее на глаза. Вдруг все это бессилие, злость куда-то ушли и захотелось спать. Машина резко повернула, мы поехали по ухабам. Сколько продолжалось это движение, я не знаю: час, полтора.

Бездорожье не заканчивалось, это очень злило рулевого, он кряхтел и жал, наверное, на все педали подряд, отчего машина нервно вздыхала и громыхала всеми своими шестернями. Наконец водитель сбавил скорость. Через какое-то время мы остановились.

Машина три раза сильно качнулась – братья повылезали. Хлопнули двери. Я, воспользовавшись моментом, сдвинул шапку на лоб и огляделся. Мы стояли возле не то деревенского, не то дачного дома. Виден был небольшой кусочек. Тут я здорово испугался – в лобовое стекло с интересом заглянула пара глаз. Мальчик лет семи, тоже кавказской наружности, с гордостью и вызовом смотрел на меня.

Дверь распахнулась, это худой вспомнил обо мне.

– Шапка! – крикнул армянин и с силой натянул мне ее на глаза.

Он приказал мне выйти, аккуратно помог выпрямиться. Потом грубо схватил под локоть и куда-то повел. Пару раз я, запнувшись, чуть не падал, тогда он одергивал меня, как непослушного пса. Вокруг послышались звуки, топот, заговорили люди – и на русском, и не на русском, ясно слышались два женских голоса. Пахло вареным мясом, чем-то жареным. Все это скоро осталось позади, под ногами почувствовалась утоптанная земля.

– Голова, – вдруг сказал худой и схватил меня за шею.

Он резко нагнул меня и завел в какое-то помещение.

– Голова, – вновь повторил путевой.

Я нагнулся сам. Он слегка толкнул меня. Сзади послышались хлопок двери и металлический щелчок. Приятно запахло сырым деревом.

– Так и будешь стоять, что ли? Мужчины в помещении, вообще-то, снимают головные уборы, – раздался передо мной голос.

Я машинально сдернул шапку и увидел Шульгу. Его обступала скользкая и душная темнота.

Секунды хватило, чтобы понять: нас затолкали в обычную баню. Я присмотрелся к Шульгину: ему повезло меньше моего – лицо его под правым глазом здорово набухло и покраснело. Сам он загадочно, полупьяно улыбался.

– Испытания, – почти пропел Шульга. – Торсунок сказал: «То, что нас не убивает, делает сильнее».

– Шуля, задрал, – не выдержал я, – это коты?

– Да какие они коты? – Шульга блаженно улыбнулся. – Так, простые наркоторговцы.

– Что нам делать? Когда меня отпустят? Я тут ни при чем, скажи им!

Теперь я понял, почему он так странно лыбился. Его нижняя губа, как и глаз, была разбита.

– Разберемся, – сказал он, а потом непринужденно развалился на полке и сцепил свои мерзкие, длиннющие пальцы в замок. – Чаю вот хочу. У тебя нет пуэра с собой?

– Когда они тебя схватили?

– Меня никто не хватал. Я сам с ними поехал, – ответил он и для пущей уверенности добавил, цокнув: – Доб-ро-вольно.

Из мутного маленького окна на его разбитое лицо падал нежный свет.

– Когда это было?

– Вечером вчера.

– Почему ты не позвонил мне и ничего не сказал?

Он сел и посмотрел на меня со смесью раздражения и тоски.

– А с чего бы я тебе позвонил, дорогой? С этой вот мочалки? – Шульга кивнул на вихотку, висевшую на стене.

– Что им нужно?

– Знаешь… Торсунок говорит, в ведах написано, что если мы на кого-то работаем, то это значит, что мы в прошлой жизни не отдали ему долг. Вот ты на меня работаешь – отдаешь что-то с прошлой жизни. А я, видимо, задолжал им.

Я сел и закрыл глаза. Очень захотелось выпить водки и лечь спать. С Соней.

– Какой же ты мудак, Шульга, – сказал я, не открывая глаз. – Ты думал, что обойдешь систему, взяв на вооружение эти свои ссаные эзотерические прибамбасы. Ты думал, что ты вне системы уже только потому, что поставил на полочку Ганешу и послушал своих этих лекторов-имбецилов. И ты ведь до сих пор не понимаешь, что все это – атрибутика. Что цели-то у тебя были ой какие мерзкие – ты хотел наебать систему, но ее невозможно наебать, потому что система и придумала наебалово.

– Ой! – крикнул он визгливо. – Ой! Бунт! Куда бы спрятаться!

Этот ушлепок вскинул руки и засмеялся – от души, весело, заливисто.

– Скажи-ка мне, а кто у нас тогда молодец? Ты, что ли? За два года, пока я был на зоне, я сделал больше, чем ты тут, на свободе. Чего ты добился за это время? Поменял миллиард работ? Вот так достижение! Вот кто достоин звания «заслуженный взломщик реальности».

Тут дверь в баню отворилась. Вошел молодой армянин, который был за рулем. Он глянул на Шульгу.