Евгений Водолазкин - Оправдание Острова

Жан-Мари возвращает ему бейсболку.

– Просто одно время отказывается понимать другое. И если современность не видит в истории своего отражения, она не будет смотреть в это зеркало. – Оставшийся сахар коварный Жан-Мари высыпает в ликер Доминика. – Будет смотреть, Доминик?

– Снимать историю духовного брака – самоубийство. – Доминик пробует ликер и со вздохом отодвигает. – Сейчас существуют все виды брака – кроме этого.

За соседний столик садится компания студентов. После тихого совещания подходят к Леклеру за автографами. Они читали и про нас – можем ли мы тоже дать им автограф? Ну разумеется, можем.

Расписываясь, Жан-Мари интересуется, будут ли молодые люди смотреть фильм о духовном браке. Студенты улыбаются. Знают, что режиссер любит шутить. Это все знают. Они будут смотреть всё, что снимет месье Леклер.

Жан-Мари требует подтвердить это письменно. Один из студентов достает блокнот и пишет расписку, под которой все подписываются. Прочитав всё внимательно, Леклер складывает бумагу вчетверо и сует в задний карман джинсов. Говорит строго:

– Хорошо. Я подумаю.

В лето седьмое Вальдемарова президентства в Городе открылось пять игорных домов и два дома терпимости. Опыт столицы со скоростью невероятной распространился по всему Острову.

Многие говорили:

Никогда еще на нашей земле такого не было.

Таковым Президент Вальдемар отвечал:

Скажете, может быть, что и телом не торговали? Что, может быть, не играли?

От избытка прямоты лицо его покрывалось пунцовыми пятнами.

Отвечал:

Не приемлю ханжества. И лицемерия тоже не приемлю. Мы лишь упорядочили существующее.

Ему возражали:

То, что упорядочивают, – делают как бы примером для общества. А ханжество здесь ни при чем.

Поступь прогресса становилась всё увереннее. В скором времени разнеслось, правда, известие, что в злачных местах видели самого Вальдемара. Вначале он отрицал свое присутствие там, но видели его слишком многие, и отрицать очевидное стало бессмысленно. Он объявил, что посещал скорбные сии места с проверкой, но когда выяснилась чрезвычайная дотошность этой проверки, возразить и тут было нечего.

Вальдемар был вызван на Большую землю, где у него состоялся непростой разговор с тестем. Злые языки говорили, что после этой беседы у Президента исчезла всякая потребность в общении с женщинами, не говоря уже об игре, и осталась одна лишь страсть к деньгам.

Вальдемарова супруга Сесилия, в отличие от отца, восприняла произошедшее не столь болезненно. К тому времени фокусы мужа успели ей надоесть, и она нашла утешение в обучении верховой езде. Общение с лошадьми, а в еще большей степени с учителем верховой езды Созонтом подействовало на нее благотворно. Все отмечали появившийся на щеках Сесилии румянец, а также общую ее телесную бодрость.

Вскоре обнаружилось, что жена Президента непраздна. Вальдемар, который после встречи с тестем не восходил более на супружеское ложе, заподозрил измену. Одолеваемый сомнениями, в конце концов он робко спросил у Сесилии, не связана ли ее беременность с занятиями верховой ездой, и если да, то от кого было зачато дитя.

Ответ Сесилии был краток и груб:

От коня, любимый. Устроит тебя такое объяснение?

Вальдемара объяснение не устраивало, но он не подал виду. Произнесенный громким голосом, ответ Сесилии был услышан не только им, но и многими во Дворце. На следующий день его обсуждала вся страна. Мало-помалу у островной общественности сложилось убеждение, что супруга Президента вынашивает кентавра. Это, тем не менее, впоследствии не подтвердилось.

Через надлежащее время Сесилия родила крепкого младенца мужеска пола с пухлыми щеками. Он нисколько не был похож на Вальдемара, и ничего лошадиного в нем также не было. В то же время сходство ребенка с Созонтом было разительно. О младенцах редко можно сказать, что они на кого-то похожи, но об этом младенце нельзя было сказать ничего иного. По желанию Сесилии назвали его Ипполитом, что означает распрягающий коней . Сама же Сесилия к тому времени также в значительной мере разнуздалась и скрывать свою связь с Созонтом не считала нужным.

В честь рождения президентского первенца был устроен торжественный прием, на котором присутствовали важнейшие люди Севера и Юга. Ко всеобщему изумлению, на приеме оказалась и Варвара, пришедшая на торжество в сопровождении своей заместительницы Вассы. Счастливые родители заметили их уже тогда, когда, расталкивая толпу, Васса прокладывала своей начальнице путь к супругам.

Вальдемар помнил об обещанном Варварой подарке и допускал два возможных приношения: остро заточенный нож или девятиграммовую пулю. Зная Варвару, он склонялся скорее к пуле, потому что бывшая его соратница стреляла без промаха. Обуреваем этими мыслями, незаметно для себя Вальдемар оказался за спиной Сесилии.

Варвара приближалась, и теперь Вассе не надо было раздвигать стоявших: приглашенные сами шарахались от них, освобождая путь к бывшему суженому Варвары. Последние шаги воинственные женщины сделали уже в полной тишине. Остановившись, Варвара сказала Вальдемару:

Ты помнишь, я обещала вам подарок? Я отложила его до дня, когда у тебя появится первенец, чтобы убить вас троих, и колебалась лишь между ножом и пулей, склоняясь душой к последней. Но вот я пришла, и руки мои пусты. Ты жалок, и жизнь твоя жалка. И лучшим наказанием для тебя будет оставить тебе твою жизнь, так что не жди, что я тебя от нее избавлю.

Кто вы, прекрасная незнакомка, спросила у Варвары Сесилия. Что мой супруг жалок, известно всем, но вы подобрали какие-то особые, проникновенные слова.

Я – смерть его, ответила Варвара, которая гнушается к нему даже подойти, а потому оставляет его живым.

Мне кажется, дорогой, здесь уместно показать какой-нибудь фокус, обратилась к Вальдемару Сесилия, но супруг ее только развел руками. Теперь, оказывается, ты не способен даже на фокус.

Сесилия улыбнулась Варваре:

Очень жаль, не правда ли?

Жаль, но не очень, ответила Варвара.

Развернувшись, она строевым шагом пересекла залу и, сопровождаемая Вассой, исчезла в дверях. По зале пронесся вздох разочарования, ибо присутствовавшие рассчитывали на большее.

В лето десятое правления Вальдемара на Остров привезли рабочую силу. Никто не знал происхождения этих людей, ни их языка, ни имен, ни нравов. Было лишь известно, что они неприхотливы и работают за весьма небольшие деньги. На их прибытии настояли иноземные компании, поскольку не находили в островитянах означенной неприхотливости и желания работать за бесценок.

Рабочая сила жила в бараках и питалась тем, что ей привозили хозяева. Сила эта не вызывала у островитян плохих чувств, одно лишь удивление. В жизнь Острова эти люди не вмешивались и общались только друг с другом на своем языке. Ходили в выданных им одинаковых робах, и лица их в глазах островитян были так же одинаковы. На приглашение в гости приехавшие вежливо улыбались и показывали на свои бараки, так что было неясно, что означали движения их рук: запрет ли выходить из барака или предложение пригласить в гости весь барак. Вскоре про них забыли.