Лидия Сычёва - Мёд жизни [litres]

Лена так ни на одно свидание не собиралась, как в эту поездку. Сразу решила, что лицо никому показывать не будет. Платочком лёгким завесит, так, чтобы одни глаза были видны. Хорошо, что поездка паломническая, все женщины православные, не будут модничать.

Марика, правда, она не уломала. Стал прикидывался больным: мол, в голове у него гудит, в животе крутит, в автобусе укачивает, и вообще, что он там забыл?! Ясно дело: стесняется матери. Махнула рукой: пусть дома сидит! Она сколько лет никуда не выбиралась, ничего, кроме больниц, грязных полов и унитазов не видела.

На сердце и тревожно и радостно – всё какая-то перемена. Крестик она никогда не носила, а тут достала из шкатулки – мамин подарок. И цепочку к нему тонкую, серебряную. Лена иногда заходила в храм – свечки поставить. Хотя и не очень верила, что поможет, но – на всякий случай.

Место ей в автобусе досталось у окошка, и она, не отрываясь, смотрела: поля зелёные, перелески кудрявые, а вот серебристой змейкой мелькнула река, а вот серые домишки сиротливо притулились у дороги, а вот береза белая, резным листом изукрашена. Вот мужика на велосипеде они обогнали – к раме коса прикручена, а вот козы на лужке пасутся, и два козлёнка при них – белый и белый с черным пятнышком на боку.

Экскурсовод Федя, школьный учитель истории, старинный город Гусев подал с таким шиком, так задурил путешествующим голову царями, князьями, эпохами, что, кажется, в Париже и то меньше достопримечательностей. И облупленные фасады домов, и бедные улицы с побирушками, не говоря уж про краснокирпичные строения Введенского мужского монастыря – всё после рассказов Феди у паломников вызывало умиление.

Гостиница «Центральная», где их разместили, была самой простой – с обшарпанной, советской ещё мебелью, с истертыми покрывалами и рассохшимся паркетом. За стойкой регистрации сидела старушка в стеганой жилетке и вязала носок из козьей шерсти.

В номер Лену поселили вместе с Евдокией Мироновной, женщиной доброй и богомольной. Она сразу взяла шефство над ней: заставила снять с лица «занавеску», покормила лапшой быстрого приготовления (кипятильник и «сухой паёк» у Мироновны всегда при себе), напоила чаем и начертала план на завтрашний день:

– С утра нам дали свободное время, кто спать будет, кто на базар пойдет за деревенским маслом, оно тут славное, а мы с тобой, Ленушка, давай сходим в храм к ранней обедне. Наши пойдут позже, по расписанию. А я, гляди, ранние службы люблю! Ни толкотни, ни духоты и на душе просторнее.

После хлопотливого дня Лена долго не могла заснуть. Как там Марик? По телефону отвечал – «всё нормально». Голодный небось сидит, хотя наготовила ему много, по кастрюлькам разложила, на бумажке всё написала.

Потом Лена стала вспоминать людей из автобуса. Федю, который так ловко «врал» и «заливал» про Гусев, благостные семейные пары – видно, что люди не первый раз на богомолье выехали, двух девушек-подружек с нечистой кожей, отчего, наверное, они и жались по углам, всё время отходя в сторонку от группы. Глупенькие, посмотрели бы на Лену!..

Ранним утром шли они с Мироновной в храм. Город Гусев, умытый скорым ночным дождём, сиял. Пахло липовым цветом, благоухали махровые пионы на самодельных клумбах. Соперничая, перекликались петухи во дворах, и так было свежо, легко, грустно и радостно – одновременно.

– Как пригож Божий мир! – вздыхала Евдокия Мироновна. – Живи – не хочу!

В этом торжественном раздумье они вошли в старые монастырские ворота.

В храме было малолюдно, две старухи с клюками сидели на длинной скамейке у стены, монашек монотонно читал непонятное из старинной толстой книги. Христос смотрел с высоты, из самого донышка купола – горько-свободным, спокойно-величественным взором.

Пахло воском, ладаном, сыростью, луговыми травами (у некоторых икон стояли букеты из ромашек, колокольчиков).

«Вот и жизнь прошла».

Лена даже оглянулась в удивлении – будто вслух кто сказал.

Она прижалась лбом к прохладному кирпичу колонны, да так и замерла. Что-то строгое и печальное затянули певчие, а монашек всё читал и читал грустное и божественное по церковной книге.

– Пойдём, – трогая за плечо, сказала ей Мироновна.

Лена повиновалась.

Они прошли мимо небольшой кучки верующих, свернули за колонны вправо и оказались в уютном крыле храма, отделенном от главной части. Возле высокого косого столика стоял монах с усталым лицом, с опавшей черной бородой.

Мироновна подвела Лену поближе к нему.

– Батюшка! Женщина эта никогда у исповеди не была.

Монах кивнул.

Лена осталась с ним наедине.

Молчание длилось.

– Вот, – сказала наконец Лена и убрала с лица «занавесочку».

Монах взглянул на её уродство, и ни одна чёрточка в нём не дрогнула, будто он каждый день видел такое чудо-юдо.

Стыд её сковывал. Она была не в силах разомкнуть губы.

– Я… Давно это было… Больше пятнадцати лет прошло… – Лена наконец заговорила, и с ужасом слушала свой голос – чужой, заискивающий.

Она заплакала так горько, покаянно, что монах легонько коснулся её плеча, как бы предостерегая её, поддерживая.

– Аборт? – тихо, сочувствующе спросил он.

Лена, всхлипывая, замотала головой.

– Измена?

Она кивнула.

– Говорите, вам легче будет. Не торопитесь.

Она закрыла глаза, и, выталкивая из себя слова, сбивчиво начала:

– Саша Темников… я обещала ждать его… письма друг другу писали мы…

Ни на экскурсию в краеведческий музей, ни на прогулку по вечернему Гусеву Лена не пошла. Лежала в номере, накрывшись простыней с головой. «Устала после службы, – объясняла Мироновна любопытствующим. – Завтра в дорогу, сил набирается».

Отец Георгий тоже лежал пластом в своей узкой, похожей на пенал, келье. Отпросился у настоятеля – резко занемог после утренней службы. Головокружение, ноги подкашиваются. Ослабел что-то. «Может, перемена погоды или магнитная буря? – настоятель в миру был геофизиком и климату придавал первостепенное значение. – Идите, отец Георгий, трапезу вам принесут».

Монах лежал на своем твердом ложе как в гробу – вытянувшись на спине, сложив руки на груди. Он глубоко и прерывисто вздыхал, вспоминая тяжелую исповедь.

«Как вы думаете, простит ли меня Саша?»

«Бог простит!»

«Может, мне найти его нужно?»

«Считайте, что вы его уже нашли. Если ваше раскаяние искренно, Бог его примет».

«А Саша?»

«Склоните голову, я сейчас прочитаю разрешительную молитву».

Отец Георгий встал и тяжело шаркая подошел к полочке с книгами. Отодвинул их в сторону, достал небольшой пакет. Снял целлофан, развернул желтую, потертую на сгибах газету.

Это были письма Лены, которые когда-то она присылала в армию Саше Темникову.