Лидия Сычёва - Мёд жизни [litres]

Тоня спрашивает:

– А вы как поженились?

– А мы записались в сельсовете, и всё – никакой свадьбы не было.

– А Рыжовы обвенчались, – сообщает отец.

– А че, они живут своим трудом – у них пчелы. Божьи люди. А Нюра, – Тонь, ты её должна помнить, Вали Шевыревой мать, – приходила меня проведать. Рассказала: говорю своему Алёше, Рыжовы нам двоюродные, давай и мы обвенчаемся. А он меня как погнал матом! Вот тебе и родичи!..

Отец ухмыляется, качает головой.

Тоня на всякий случай спрашивает:

– А вы не будете венчаться?

– Ды куды нам венчаться! Мы 45 лет прожили, и не было дня, чтоб не поругались.

На похоронах распорядителем был дядя Женя. И с копальщиками договаривался, и с шофёром – когда гроб на кладбище везти. Маню он назначил отвечать за попа, читаку и певчих, Таню – за людей и венки, а Тоню – за поминки.

Отец съежился от горя, стал маленький-маленький.

– Зато никому не надоела, не лежала, сразу померла, дай бог так каждому! – утешала племянниц тётя Даша. – Вон, мой два месяца мучился.

– Не убивайтесь, все там будем, – вздыхала тетя Зоя. (Она уже носила в себе смертельную болезнь.)

Тоня от горя и переживаний мгновенно похудела. Чувствовала себя невесомой, беззащитной. Убегала в сарай, плакала в голос: «Мама, зачем ты нас оставила?» – а потом уж выходила к людям, работала.

Двоюродные помогали готовить, накрывать столы. Тоня переживала: что борщ будет слишком жирный, что котлеты не прожарятся, что пюре потемнеет – на такую «армию» никогда не готовила, боялась ошибиться. В суете забывалась, один раз в затруднительном случае, когда надо было солить мясо, чуть не сказала вслух: «Сейчас у мамы спрошу», – но вовремя прикусила язык. «Еще скажут – чокнулась от горя».

Но всё прошло хорошо (если, конечно, так можно говорить про похороны). День выдался завидный, солнышко, но не жаркое, и мух нету, могилу выкопали сухую и аккуратную, гроб – по размеру, покойница лежала нарядно убранная, не желтая, а «как живая», поп служил строго, долго и разборчиво, певчие так затянули «Вечную память», что «и в Кремле позавидуют» (сказал потом дядя Женя), народу было много и весь чинный, родня приехала вся, даже внуки с Донецка, ну и поминки – слава богу – вышли неспешными, стол – щедрый, а главное, вкусный.

Молодые ребята – Тоня давно из села уехала, не знала чьи – один раз помянули, потолклись во дворе, пропустили «партию» народа, сели опять.

Старухи на завалинке – они ж все обычаи знают! – стали Тоню хватать за фартук и шипеть: мол, чё ж это такое! Прогоняй их, «два раза не поминают». Но Тоня успокоила общественность: пусть едят, парни молодые, здоровые, будут бабушку Таисию вспоминать добром…

И девять дней, и сорок справляли, и год – помогала Тоне мать – незримо. Словно сама на стол подавала – всё вкусное. Бабы говорили: «Вишь, Тонь, какая ты хозяйка завидная! Живёшь далеко, а то мы б тебя по поминкам и свадьбам нанимали готовить».

Да, сладость жизнь, вкус её – всё от мамы! А сама жизнь – от отца. А горе и радость для того нам и даны, чтобы не отворачиваться от них. Так-то.

Ольга столкнулась с Машуней в дверях.

– Ой, а я убегаю! Олечка, ты – чудо, прелесть! Шарфик какой пёстренький! А сумочка! А что в ней носишь, такая тяжесть?! Пуговички оригинальные! Авторская работа, из салона?.. Наконец-то ты выбралась! Прости, что оставляю тебя; я на минутку, я мигом, одна ногам там, другая здесь, начальство срочно вызвало…

– Какое начальство?

– Я здесь работаю уже полгода! Видишь, мы редко встречаемся, ты ничего обо мне не знаешь! Думала, я позвала тебя книжки читать?! На презентацию? Хи-хи! Хотя я полистала, своеобразно, на любителя. Меня такие темы не трогают, главное для женщины – погода в доме, личная жизнь. Я тебе расскажу про Сашуню, отношения… Мы должны всласть потрещать, за все пропущенные месяцы! Обсудить движение планет, бренную реальность, бурю чувств!

На Машуню нельзя обижаться – глаза сияют, видно, что действительно рада – аж на месте пританцовывает, кудряшками потряхивает.

– Ладно, – Ольга махнула рукой. – Припаду пока к пульсу высокого интеллекта. Не переживай, я тебя дождусь.

– Ага, ага, момент, sorry, – зачастила Машуня, дружески сжала её запястье и упорхнула – в розовом пальто-крылатке – «как мимолетное виденье». И тотчас затерялась в вечернем людском потоке, струящемся по бульвару к метро.

Ольга вздохнула, сдала плащ в гардероб усталой пенсионерке – недавно бедняжка весьма неудачно выкрасила волосы в ядрёный морковный цвет. Сделав замысловатую загогулину в извилистых поворотах узкого коридора, Ольга оказалась в небольшом, уютном зальчике культурного центра «Москва-интеллект».

«Негусто!» – Интеллектуалов, включая Ольгу, собралось человек пятнадцать. В основном это были старые евреи с печатью поиска смысла жизни на лице – унылые носатые мужики в джинсах или в заношенных брюках, сердитые деды в растянутых свитерах с катышками, в добротных, всесезонных ботинках с тупыми носами. Мирское и внешнее, похоже, их волновали мало, главное – идея и истина, до которых они, судя по их важному виду, безусловно, добрались.

Синклит мудрецов разбавляли пожилые дамы с увядшими лицами, ярко накрашенными губами, с вызывающе крупными бусами, брошами, серьгами, перстнями; драгоценности призваны были заместить безвозвратно ушедшую молодость.

Цветущая юность, впрочем, тоже присутствовала. В центре зальчика гордо восседала пара «офисных хомячков». Поразительно некрасивый юноша-хипстер явно поставил своей целью «порвать глаз» публике: причёска а-ля нутрия, очки в чёрной пластиковой оправе, кофта грязно-зелёного цвета, голубые джинсы-дудочки. К «комплекту» была приложена длинноволосая миловидная девушка в тёмном платье с глубоким декольте. С молодёжью гужевался пожилой, коротко стриженный джентльмен с холёными усами; он что-то тихо назидал хипстеру, ласково улыбаясь девушке и явно стараясь понравиться ей.

Ольга деловито заняла место напротив центрального стола, где уже суетился герой дня – невысокий, плотный мужичок с обличьем и повадками доктора наук; по тому, как он раскладывал бумаги и книги, как поправлял очки и окидывал торопливым взглядом зал, чувствовалось, что хоть и немало на его веку прочитано лекций и перевидано аудиторий, всё ж сегодня, представляя монографию «Культурный либерализм», он испытывает лёгкий мандраж.

«Давай, жги! – мысленно подбодрила его Ольга. – А мы расслабимся и запасёмся поп-корном, как говорит молодежь». Она уже смирилась с тем, что вместо милой болтовни с Машуней ей предстоит выслушать доклад доктора культурологии. Впрочем, почему бы и нет?! Для расширения кругозора?