Лидия Сычёва - Мёд жизни [litres]

Мужичок (его звали Юрий Платонович) отодвинул на край стола узкую вазу с крупными малиновыми розами, поёрзал на стуле и изготовился к началу действа. Цветы были так совершенны, что Ольга сначала подумала, будто розы искусственные, но нет: автор объяснял гостю, крупному, фактурному мужику с седым ёжиком и слуховым аппаратом за ухом: «Это мне Зоинька подарила… в честь презентации… мы давно дружим…»

– Итак! – Докладчик поднял вверх указующий перст, прокашлялся и призвал зал к вниманию. – Сегодня мы поговорим о нравственном выборе русского человека…

Ольга искоса бросила взгляд на аудиторию. Евреи меланхолично и расслабленно внимали, хипстер, наморщив лоб, даже полуоткрыл рот с выступающими вперед зубами – тема, видимо, была для него в новинку; джентльмен с усами плотоядно поглядывал в декольте смущающейся девушки, дамы, пользуясь моментом, деликатно охорашивались – трогая браслеты, бусы, кольца, поправляя рюши и драпировку на одеждах.

Платоныч между тем резко взял старт. Он бойко читал доклад по бумажке, иногда прибегая к жестикуляции – изображая свободной левой рукой некое «дирижирование смыслами»; в правой длани он держал – чуть на отлёте – лист бумаги с напечатанным текстом.

Смысл книги сводился к следующему: Пушкин, Лермонтов, Гоголь были отъявленными либералами, они противостояли архаичным соборно-авторитарным основам русской культуры. Писатели, вопреки дикой среде, выбрали свободу и стали реформаторами костного имперского общества. «Альтернативность… интерпретация… права человека… способ жить… личность… аксиология…»

Докладчик излагал теорию с большим жаром; он рассуждал о «новом типе божественного у Пушкина», о тридцати идеологиях, обнаруженных у поэта, о созерцании рая в «Демоне» Лермонтова, о бессмысленности темы пути у Гоголя, о постмодернизме русской истории, о «падении в бездну» и подвиге интеллигенции, о любовных желаниях и муках творческой личности; и всё же, несмотря на вложенные старания и испепеляющий пафос лектора, минут через десять аудитория явно заскучала по «рекламной паузе». Лысый мужик с брезгливым, недовольным выражением лица упорно боролся со сном, голова его то и дело опасно клонилась в сторону, он с трудом разлеплял глаза; ещё один гость нахально пересел к чайному столику, положил в пластиковую тарелку печенюшку, зашуршал конфеткой, потянулся к кулеру за кипятком… «Да где ж Машуня пропала!» – загрустила Ольга, чувствуя, что духовно полностью «отлепилась» от Платоныча.

И тут опытный докладчик прибег к сильному средству оживления аудитории.

– Душе настало пробуждение! – фальцетом вскричал оратор так, что лысый мужик от полученного звукового удара вздрогнул и мотнул головой, как лошадь, укушенная оводом. Но следующая строка утонула в неожиданном кашле – Платоныч поперхнулся «на взлёте».

«Пушкин отомстил», – усмехнулась Ольга.

Лектор достал платок, высморкался.

– Простите! Я не очень долго?! (Аудитория воспитанно промолчала.) Я прошу пять минут, пять минут! Для раскрытия темы любви! И Окуджавы сборничек почитать! С него, между прочим, началась новая поэзия в России!

«Тьфу! Да откуда ты взялся на мою голову!» – Ольга достала телефон, посмотрела, нет ли пропущенных звонков, сообщений. «И куда Машуню на ночь глядя понесло?»

– Пушкин на своём пике – это Высоцкий! – вещал между тем культуролог.

«Бред какой!» – Ольга возмущенно оглянулась, но поддержки не нашла: аудитория, похоже, разделяла смелые выводы доктора культурологии.

– Окуджава – трагическая фигура, не понятая духовными лидерами перестройки. Здесь у нас присутствует Семён Афанасьевич, – докладчик почтительно, по-чиновничьи, склонился в сторону мужика с седым ёжиком и слуховым аппаратом, – он стоял у истоков либеральной революции 1991 года, патриарх, так сказать, освободительного движения, и я специально для него хочу зачитать… Из сборничка Окуджавы… – Платоныч пролистнул несколько страниц в небольшой книжице. – Вот… «Давайте восклицать, друг другом восхищаться…» Любить, любить людей, призывал нас великий гуманист-современник!

– Позвольте уточнить! – пискнула пожилая дама в кудрявом русом парике. – Булат Шалвович был боец, а не всепрощающий Христосик! Он в 1993 году подписал письмо «Писатели требуют от правительства решительных действий»! Он призывал жёстко бороться с красно-коричневыми оборотнями, с тупыми негодяями, захватившими парламент, Конституционный суд! – И дама энергически хлопнула сухой ладошкой по столу.

«Какая кровожадная пенсионерка! – изумилась Ольга. – Прямо-таки агент Моссада! А на вид – божий одуванчик, из тех, что внучков в музыкальную школу или на каток водят…»

– Потом, потом, – отмахнулся Платоныч. – Подождите, Раиса Борисовна, мы ещё не перешли к прениям.

– Для молодежи специально говорю, – пропищала дама, повернувшись в сторону хипстера с девушкой, – они не знают истории, у них может сложиться ложная картина мира!

– Продолжаем! – жёстко осадил коллегу культуролог и, добавив в голос елея, выдохнул: – «Возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке»! Вот что он пишет! Вот к чему зовёт художник, гений! К сотрудничеству, к общему делу. И далее, в «Молитве», принципиально иной, чем у Пушкина, подход к бытию; не «я», а «мы» – вот ценность! Окуджава пишет: «Дай же Ты всем понемногу… И не забудь про меня».

Телефон у Ольги мигнул – пришла эсэмэска от Машуни: «Потерпи чуточку! Уже выдвигаюсь!» Сообщение заканчивалось смайликами – красным сердечком и улыбающейся рожицей.

«Ты бегаешь, а я тут пытку культурой переношу!» – вздохнула Ольга. Но ответила кратко: «Давай, жду!»

Тем временем градус интеллектуального варева стремительно нарастал.

– Можно вопрос? – Холеный джентльмен приосанился, расправил плечи, явно рассчитывая на внешний эффект. Он выдержал значительную паузу. – Хочу спросить автора: зачем вы погубили столько деревьев? Вам бумаги не жалко? Зачем вы написали толстую книгу?

– Как? – Платоныч от неожиданного наскока опешил, тонкие губы его сложились в скорбную скобку. – Я только что объяснил: ген либерализма наследует каждый, кто прикасается к творениям русских гениев! Начиная от Пушкина! Вот, почитайте мою трактовку власти в трагедии «Борис Годунов». На Западе тоже есть соборность, но там она реализуется через демократические институты. А у нас коллективизм зиждется на ложных основаниях авторитарной русской культуры, замешанной на православии. И я, – Платоныч обвел аудиторию рукой, – то есть все мы не покладая рук трудимся на ниве просвещения! Пушкин – либерал! И мы, наследующие «наше всё», обязаны быть либералами! Это наш культурный выбор!

– Это я понял. – Джентльмен усмехнулся. – Но позвольте вам продемонстрировать сей манускрипт. – Джентльмен вытащил из внутреннего кармана пиджака тонкую брошюрку размером в ладонь; на чёрной обложке красовался человеческий череп. – Хочу вам преподнести итог истинного знания и большой внутренней работы. Моя книга «Амфибрахий галопа». Путешествие Пегаса по долинам русского самосознания.