Михаил Рицнер - Гудбай, Россия

Когда я окончил семь классов, страна решила перейти с 10-летнего на 11-летнее обучение. Более того, после окончания 11-го класса выпускники обязывались государством отработать два года в колхозах и совхозах. Такая трудовая повинность («барщина») меня не привлекала. Желая стать врачом, я согласился с идеей родителей сначала окончить медицинский техникум (колледж) в Биробиджане, который уже закончила моя старшая сестра Соня. Иными словами, вместо четырех лет в школе (8–11-е классы) я решил получить среднее образование и специальность фельдшера. Предполагалось, что я буду жить у маминых родителей: бабушки Ривки и дедушки Аарона Брен. Это давало мне больше свободы от опеки родителей — мечта любого подростка. Дополнительным аргументом родителей было желание «разъединить» меня с младшим братом Славой (12 лет), который ни в чем не хотел мне уступать. На том и порешили. В конце лета 1961 года я поехал в Биробиджан сдавать вступительные экзамены. Ехать надо было на поезде примерно полтора часа. Я впервые участвовал в конкурсе и очень волновался. Экзамены сдал на «4» и «5», и меня зачислили на фельдшерское отделение. Впереди была новая и почти самостоятельная жизнь.

Выбор профессии — ключевой момент в нашей жизни. Кому-то он дается с первой попытки, а многим приходится пройти извилистый путь и по разным причинам даже не дойти до желаемой цели. Мне повезло, с медициной я познакомился рано, старшая сестра была примером, а желание кого-либо спасать стало привлекательной идеей. Так что выбирать долго не пришлось. На врачей в те годы все смотрели с пиететом и глубоким уважением, как бы «снизу вверх». Мне хотелось стать таким уважаемым врачом. Однако за последние 40 лет медицина стала более «технологичной», то есть врач больше внимания уделяет анализам и приборам, чем самим пациентам. Понятно, что эффективность распознавания и лечения болезни требует подчас многочисленных обследований, сложных приборов и узких специалистов, глубоко разбирающихся в новых технологиях. Верно и то, что эффективность диагностики и лечения многократно выросли за эти годы. Однако пациенты по-прежнему ожидают теплого и личного отношения к себе со стороны лечащего врача, у которого просто не остается либо времени, либо желания дать ему это.

Мои сыновья не выбрали медицину, Эдик стал математиком-программистом и бизнесменом, а Израиль — электронщиком, но оба они стали хорошими людьми, мужьями и отцами.

1961 год, Биробиджан, ЕАО,

28 лет до подъема в Иерусалим

Неправильное знание хуже, чем незнание

Лента новостей: 1961–1965 годы

31 октября 1961 г. Тело Сталина вынесено из Мавзолея.

6 февраля 1962 г. Подавление демонстрации рабочих в Новочеркасске.

11 мая 1963 г.Судебный процесс по делу шпиона Олега Пеньковского.

17 апреля 1964 г.С большой помпой отмечено 70-летие Н. С. Хрущева.

23 апреля 1965 г.Налет американской авиации на Северный Вьетнам.

Поступив в Биробиджанский медицинский техникум (ныне — колледж), я переехал жить к маминым родителям. Мне было 14 лет. Настроение было приподнятым, ощущения — удивительными, неизвестность — радостной, эндорфины «бурлили» в моей крови [26] Эндорфин приводит человека к эйфории (состоянию блаженства), его еще называют «естественным наркотиком» или «гормоном счастья». Любые положительные переживания поднимают уровень эндорфина в крови. . « Я свободен, уже не школьник, выучусь и стану врачом », — такие мысли-мечты пьянили, а самооценка обрела крылья.

Всем хорошо известны анекдоты о заботливости еврейской мамы, но это цветочки по сравнению с еврейской бабушкой, главный смысл жизни которой — это накормить внуков. Например: «Если ты не будешь кушать, я убью себя!»

Мои бабушка Ривка и дедушка Аарон выглядели старенькими, хотя им было шестьдесят с небольшим. Жили они самостоятельно в домике в центре Биробиджана. К нему примыкал небольшой участок земли с грядками овощей и кустами смородины и малины. До пенсии дедушка работал мастером на мебельной фабрике, а бабушка была домохозяйкой (но какой!). Кроме двух дочерей (моей мамы и тети Фиры) и дяди Миши Брен, остальные их дети жили в Биробиджане. Они навещали бабушку и дедушку почти еженедельно. Было весело и шумно! Жил я как «у Б-га за пазухой». Этот год невозможно забыть. Они обо мне заботились, как могут заботиться, баловать и любить только бабушки и дедушки. Типичная зарисовка: я сижу на кухне, учу анатомию человека, засунув ноги в духовку кирпичной печки. Бабушка что-то варит и суетится вокруг меня. Она заглядывает подслеповатыми глазами в мой учебник анатомии, ставит табуретку возле меня и, используя ее в качестве столика, кладет на нее струдель, домашнее варенье, семечки и вкусный чай. Когда же я делаю перерыв и перехожу в гостиную комнату, бабуля покрикивает на деда Аарона: «Арчик, Арчик, играй с ним в домино. Ты что, не видишь, что ему скучно и он устал читать свои книжки?» Это надо было видеть и слышать!

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Перейдя на второй курс, я получил место в общежитии. И вот тогда-то началась моя самостоятельная жизнь. Года через три бабушка и дедушка уже не могли жить самостоятельно, бабушку взяла к себе тетя Фира, а дедушка стал жить у моих родителей.

Бабушка и дедушка Брен скончались в один

и тот же день. Во мне живут их гены…

Светлая им память!

Обучение в колледже было четырехлетним. На каждом курсе было по две группы. Я учился в группе на фельдшерском отделении, но была еще акушерская группа. Всего было 33–35 человек в каждой группе. Таким образом, в восьми группах на четырех курсах было около 300 студентов. Программа включала все общеобразовательные предметы, как в средней школе, и специальные медицинские предметы с практикой. Другими словами, учебная нагрузка была больше, чем в школе.

В школе я учился без особого труда и получал хорошие оценки. Первый год учебы в колледже показался мне очень трудным. Ежедневно надо было усвоить нового материла в три-пять раз больше, чем в школе. У меня появились тройки и даже двойки, особенно по физике, за что классный руководитель Земфира Алексеевна Макарова (1931–2004) меня третировала. Она была еще молодой женщиной, среднего роста, с желтоватым цветом кожи со следами оспин. Губы она красила очень яркой красной помадой. Земфира Алексеевна казалась мне недоброй и циничной по характеру. Мои юношеские впечатления подтвердились через десять лет, когда я стал преподавать в том же колледже. Земфира Алексеевна окончила физико-математический факультет Хабаровского педагогического института. Систематически унижая меня за плохие оценки, она повторяла вслух при любом случае: « Миша, хорошие оценки в школе ты получал по блату, так как папочка был директором ». Другие студенты тоже учились не лучшим образом, но у них папа не был директором и школьный табель не был так хорош. Такое унижение продолжалось весь первый год, хотя я отчаянно старался доказать, что мои школьные оценки получены не по блату. И только во втором семестре мои оценки стали заметно улучшаться.