Диана Машкова - Наши дети. Азбука семьи

«Подумаешь, нет денег! — вела я внутренний монолог. — У всей страны их сейчас нет. Ты теперь мать, что-нибудь придумай! Опять на три дня до зарплаты в доме остался один гребаный куриный окорочок? Ничего. Отделим мясо от костей, приготовим плов — риса побольше. Из костей сварим бульон: что в доме осталось, туда сгодится. Пусть будет суп. Все так живут. Тебе еще повезло, что Денис новую работу нашел, на которой ему теперь каждый месяц платят». До этого — он в НИИ, я в аспирантуре — сидели совсем без еды, на продуктовых наборах от родителей. Отказывались для виду, а на самом деле только и ждали выходных, чтобы поехать к одной бабушке или к другой. Наесться на неделю вперед и получить гостинцы с собой. Было стыдно. Невыносимо стыдно! Взрослые люди, оба с высшим образованием, а побирались словно нищие.

Бедность — один из серьезных факторов риска для благополучия ребенка. Если родители, оставаясь в стрессе из-за постоянной нехватки денег, не находят в себе сил пересмотреть собственную жизнь и начать решать материальный вопрос, велика угроза развития кризиса семьи. Именно поэтому важнейший вектор приложения усилий государства и общества — это семьи с маленькими детьми.

Были такие периоды, когда на весь месяц у нас оставались лишь продуктовые талоны — их мне выдавали в университете как малоимущей семье. На талоны можно было купить в магазине продукты. Но только в одном, конкретном, и там никогда не продавали ни мяса, ни фруктов. Но крупы, макароны и, самое важное, — детское питание там, к счастью, были. Если приходилось покупать молочные смеси на деньги, то моей аспирантской стипендии — пятьсот рублей — хватало ровно на две банки. Нэлле нужна была особенная, гипоаллергенная, без коровьего молока. Две банки — это всего три дня кормлений. Грудное молоко у меня давно пропало: еще когда Нэлле было четыре месяца. Чего только не делала, чтобы его вернуть! Сейчас думаю, причиной был постоянный стресс, который нарушал многие функции организма. О том, что не все в порядке, говорили и вялые, но настойчивые кровотечения, которые длились по нескольку недель кряду.

Я старалась внушить себе, что ничего ужасного не происходит. У многих нищета, усталость, болезни, да еще и квартиры своей нет в отличие от нас — приходится угол искать. А мне сказочно повезло, спасибо дедушке с бабушкой за наследство! И если уж неплохая жизнь — муж, ребенок, квартира, аспирантура — вызывает у меня депрессию, то это вопрос к моему внутреннему устройству. К его абсолютной неправильности. Нужно было рождаться нормальной женщиной, а не эфемерным существом, которому нужна только литература.

В нашей стране отсутствует культура запроса на помощь. Большинство людей не умеют просить о поддержке: боятся выглядеть глупыми, неумелыми, неполноценными. И это высокая зона риска, особенно для семей с маленькими детьми. Культуру помощи — а не осуждения — и запроса на нее необходимо всеми силами развивать.

Нэлла тем временем подрастала, и с каждым месяцем мне становилось все легче. Жизнь по-прежнему вертелась по заведенному расписанию: подъем, завтрак, уборка, прогулка, обед. Но с дочкой становилось все интереснее, она взрослела на глазах. Едва научившись говорить, болтала без умолку, при этом по-своему переделывая любую услышанную от взрослых фразу. Мои наставления за обедом: «Когда я ем, я глух и нем» наш словоохотливый ребенок тут же превращал в нравоучения Денису или бабушке: «Когда я гухо ем, я не агаваиваю».

Нэлла росла наблюдательной, умной, и без устали комментировала все, что наблюдала вокруг себя.

— Дети во дворе дужат за кофеты, — глубокомысленно изрекала она.

— Да? — мне было интересно услышать ее мнение. — И как ты это поняла?

— Им дашь кофету, — объясняла дочка, — они пока жуют, с тобой игают.

— А-а-а-а, — я улыбалась, — интересное наблюдение!

— Мама, купи сосатейных!

Помню и другой разговор. Однажды Нэлла не хотела возвращаться с прогулки домой и приводила мне в пример бегающего вокруг детской площадки дворового щенка.

— Щенек маенький, а куяет! — возмущалась она.

Домой мы все-таки ушли — по расписанию был обед и сон, а у меня два часа работы над диссертацией — но Нэлла еще долго не могла успокоиться и смириться с тем, что ее, уже большую, увели, а маленький щенок остался играть во дворе. Пока я разогревала суп, она подтащила к окну табурет, взобралась на него и долго смотрела на улицу, восклицая с укором:

— Щенек куяет и куяет! Один куяет. Какой!

Чем старше становилась моя ненаглядная малышка, тем больше она походила на юлу. Ни минуты не могла усидеть на месте. Ей всюду нужно было залезть, все достать. Стоило, например, зазвонить телефону — тогда еще были проводные аппараты с крутящимися дисками — как она, понимая, что я минимум несколько минут буду занята разговором, стремглав неслась в кухню. Там подставляла к обеденному столу табурет, залезала на него, со стола перемещалась на холодильник и так дотягивалась до полочки под самым потолком, на которой стояли маленькие стеклянные игрушки — часть моего наследства. Их собирали еще бабушка с дедушкой. Конечно, брать их было строго запрещено. Разумеется, залазить в полтора годика на холодильник опасно. Понятное дело, все мои разговоры при таком раскладе укладывались в тридцать секунд. А потом я бежала снимать Нэллу с верхотуры. И так было во всем. Дочка умела улучить момент, когда я занята, и сотворить что-нибудь выдающееся: выпотрошить все полки с книгами и кассетами. Вытянуть из кассет пленку. Открыть коробки с дисками и достать все до одного. Хорошенько все это перемешать и изучать в ей одной известном ключе и порядке.

От непонимания, что ребенок именно так познает мир — сначала пробуя на вкус, потом разбирая на части, щупая, перекладывая, доискиваясь до сути — я страшно уставала. Мне казалось, Нэлла делает все это лишь потому, что я плохая мать и не сумела воспитать послушную дочку, которая целый день ходит в чистом платьишке с аккуратными забавными «хвостиками» и ничего не трогает. Мне и в голову не приходило, что ни один ребенок не может сидеть тихо в уголке на радость взрослым.

Нормальное развитие ребенка движется любопытством и тягой к исследованию всего, до чего малыш может дотянуться. Большая ошибка не позволять ему изучать окружающий мир. Лучшая развивающая среда — это доступность значимого взрослого. И манипуляции с предметами вокруг.

Единственным настоящим лекарством, которое помогало мне справиться с семейными трудностями, была диссертация. Чтобы продвигаться в работе, мне нужно было снова ехать в Москву. Для Дениса я делала вид, что для меня эта поездка — тяжелая обязанность, вынужденная работа, что я не хочу отрываться от ребенка. Но на самом деле была снова счастлива на пару дней погрузиться в свободу. Библиотека имени Рудомино стала моим убежищем. Тихой, спокойной гаванью и воплощением мечты. В предыдущую поездку благодаря сыну московских друзей моих родителей я познакомилась с интересной компанией молодых людей — большинство из них тоже учились в аспирантуре — и теперь рвалась не только к работе над диссертацией, но и к новым встречам.