Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Леопольд понял: он во что бы то ни стало должен съездить в Ленинград, и, собравшись с духом, попросил у отца денег — это было как раз то время, когда он не ходил на работу и самозабвенно занимался рисованием. Отец, разумеется, деньги дал, даже не спросив на что, очевидно, подумал, что на покупку какой-нибудь одежды. Денег на поездку хватило и даже еще осталось. В тот же вечер он сел в поезд и утром был в Ленинграде. Первое, что поразило его, это огромное количество людей, толпящихся в гардеробе и устремляющихся вверх по лестнице. У себя в городе он привык к тишине музейных залов и не мог предположить, что искусство привлекает столько народу. Позднее он, конечно, понял ошибочность своего впечатления, ведь большей частью сюда приходили посмотреть на Эрмитаж, люди пробегали мимо картин, останавливались поглядеть на вещи и выходили с чувством удовлетворения — наконец-то они увидели Эрмитаж. Вечером, когда Леопольд с гудящими ногами сидел на скамье в зале ожидания вокзала, тщетно пытаясь заснуть, ему казалось, что весь Эрмитаж полон чудес, он чувствовал, что эмоции переполняют его и надо как можно скорее уехать из этого города. К исходу третьего дня Леопольд понял, что из всей коллекции Эрмитажа ему нравятся лишь немногие картины.

Придя сюда на четвертый день, он долго стоял перед «Портретом женщины» Гойи.

Вернулся он домой с твердым сознанием, что должен, чего бы это ни стоило (какое дурацкое выражение!), стать художником. Это было, как если б влюбленный молодой человек стоял на коленях перед девушкой, умоляя ее: «Будь моей женой, я не могу прожить без тебя и дня».

Леопольд кладет «Макса Эрнста» на подоконник и, чтобы развлечь себя, представляет, как бы выглядели его картины на стене выставочного зала; ему вспоминается рассказ Хельдура о том, как, будучи в Лувре, он все время мысленно примерял свои картины к картинам того или иного мастера. Подобная самоирония, по его словам, была единственной возможностью сохранять спокойствие, ибо их туристической группе дали на знакомство с Лувром всего три жалких часа.

Леопольд продолжает фантазировать, представляя свои картины в главном выставочном зале среди работ маститых художников, внезапно, рядом с его полотнами, краски на тех, других картинах, начинают блекнуть, становятся невыразительными, однообразными, и публика шепчет: господи, до чего ж они исчерпали себя, а вот этот молодой художник, как же его фамилия, сотворил чудо, перед его картинами толпы, о нем говорят, люди не перестают удивляться, как это дебютанту удалось так блестяще выступить; затем появляется закупочная комиссия, и обе его картины без долгих размышлений приобретаются для национального музея, он получает кучу денег, теперь у него с избытком кистей, красок, холстов, подрамников, рам и…

Ничего-то у тебя не будет, грустно произносит Леопольд и мысленно ругает себя за детские фантазии, но в глубине души понимает: только этого он и жаждет, однако то, что творится у него в душе, даже в шутку нельзя смешивать с реальностью — завершенные картины выглядят на стене такими, какие они есть, не хуже и не лучше; он проводит пальцем по рамам, краска уже высохла, остается вставить картины. В раме картина всегда выглядит привлекательнее, это завершающая точка в творческом процессе. Но с этим можно не спешить, Леопольд идет по коридору до входной двери, распахивает ее, чтобы впустить в сырой дом теплый солнечный воздух, затем садится на ступеньки и зажигает сигарету. У Леопольда такое чувство, будто внутри у него перегорела лампочка.

Когда в начальной школе на уроках рисования им давали домашнее задание, мать, если у нее не было ничего спешного, откладывала свои дела и садилась рядом с Леопольдом. «Ах, вам задали назавтра нарисовать кухню, ну, что ж, попробуем», — говорила она и с каким-то непонятным воодушевлением принималась рисовать: кастрюли и сковородки обретали у нее глаза, рты, даже уши, в ее кухне не было ни одного неодушевленного предмета, по грязным тарелкам текли слезы, чашки, прикрыв веки, спали на полке — все это немного напоминало раскрашенные почтовые открытки, очевидно, мать вдохновляли картинки из книжек ее детства. Потом Леопольд все это перерисовывал, а мать сидела рядом, наставляя его и поучая.

Эти вечерние сидения вдвоем за столом врезались в память, остались почти единственным светлым воспоминанием детства, быть может, потому, что Леопольдом занимались тогда больше, чем обычно, или потому, что на уроках рисования его хвалили, показывали его рисунки классу, а некоторые из них даже отправили на общегородскую выставку рисунка. Но и когда не было домашних заданий, он все равно доставал блокнот и кричал матери: «Сегодня нам задали нарисовать трактор». Вместе они отыскивали в журнале «Картина и слово» рисунок трактора и принимались за дело, но обычно мать всегда добавляла что-то от себя, украшала трактор цветами и ленточками. «Теперь это праздничный трактор», — говорила она, разглядывая готовый рисунок. Когда брат пошел в школу, мать поначалу учила и его рисованию, но брату не очень-то хотелось выслушивать советы.

После того как школьный курс рисования был завершен, прекратились и взаимоотношения Леопольда с искусством, осталось лишь воспоминание о том, что за все школьные годы уроки рисования были единственными, где его хвалили, причем настолько, что от неловкости ему приходилось опускать глаза. В их дворе обычно собирались окрестные сорванцы, вместе они порой совершали отчаянные проделки, чему всячески способствовала обстановка пригорода, лес и песчаный косогор, предоставляя им обширное поле деятельности. Зимой ребята с воодушевлением ходили на тренировки по прыжкам с трамплина, летом плавали в бассейне или дальнем озере.

Той весной, когда Леопольд окончил восьмой класс, у отца с матерью начались раздоры. Отец, шофер по профессии, редко бывавший дома — то он в разъездах, то занят строительством дома, — потребовал, чтобы Леопольд приобрел какую-нибудь профессию, а мать, в свою очередь, твердо заявила, что оба мальчика должны закончить среднюю школу, чтобы в будущем иметь более широкие возможности. У Леопольда никто ничего не спросил, да он и сам не знал, чего хочет, поскольку ничем особенно не интересовался, и то, что ему придется расстаться со своими одноклассниками, не слишком огорчило его, ибо все лучшие друзья жили поблизости, а других мотивов у него быть не могло. Однако в домашних поединках мать взяла верх. Девятый класс начался для него с такими же посредственными оценками, нельзя сказать, чтоб он в чем-то сильно отставал, однако и блистать не блистал, да и много ли времени он затрачивал на учебу?..