Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Больше она ничего не видела.

О случившемся узнали лишь родители Марре и Ханнеса, и через неделю Марре вернулась в школу, словно ничего и не произошло. Во время большой перемены она в кровь расцарапала Ильмару лицо. На этой же неделе она написала свое первое стихотворение. Она считала, что любовь для нее умерла навеки и что лишь в стихах она сможет выразить свои чувства. Отец с матерью отнеслись к ее увлечению поэзией снисходительно-равнодушно. Когда она покупала книги, отец, правда, ворчал, мол, зачем тратить деньги на всякую ерунду, но запретить не решался. Они знали, что ей пришлось пережить, и Марре догадывалась, каким образом были сведены счеты между ее семьей и семьей Ханнеса.

И вот в конце ноября она принесла свои стихи в редакцию молодежного журнала и встретила там поэта Эдвина Вереска.

Затем состоялся организованный обществом книголюбов вечер встречи с Вереском. Прочитав объявление, Марре в первый момент вообще ни о чем не могла думать, все ее существо переполнило ощущение безграничного счастья: скоро она увидит Эдвина. До вечера встречи оставалось еще три дня. Она бродила как во сне. И в этом сне думала: что ей надеть, какую прическу сделать, говорить ли Эдвину «ты», как в тот раз, или же «вы». Но самым ужасным было то, что именно в эту субботу отмечалась золотая свадьба какого-то престарелого дядюшки, где должна была собраться вся родня. Марре никак не решалась сказать родителям, что не поедет. Долгое время она не могла придумать отговорки, почему не может ехать. В конце концов попросила Оскара поговорить с отцом, сказать, что она делает доклад о творчестве Вереска, Оскару же призналась, что хочет хоть разок увидеть Вереска воочию. Отец заартачился, но потом все-таки уступил. Он, наверное, ужасно переживал, что не сможет показать родственникам свою дочь, чьи стихи печатаются в журнале, с горькой усмешкой подумала Марре.

Несмотря на старания Сиймера, на встречу пришло от силы человек двадцать. Марре было неловко, словно виновата в этом она. С бьющимся сердцем она ждала, когда Эдвин заметит ее. Наконец он заметил, бегло кивнул и продолжал разговаривать с Сиймером. Почему он не подходит ко мне, отчаивалась Марре и почувствовала себя жалкой и никчемной. Ничтожной пылинкой в мире Большого Поэта. Она хотела уйти, однако продолжала сидеть. Вереск прочитал несколько новых стихотворений и стал отвечать на вопросы. Большинство вопросов были придуманы Сиймером: каково значение вдохновения… какую роль играет… имеет ли это стихотворение какой-то конкретный смысл… в какое время года и в котором часу вы… есть ли у вас… Затем неожиданно Вяли принялся зло атаковать Вереска, Марре было стыдно за эту бестактность, но поэт почти все атаки обращал в шутку, на что зрители реагировали одобрительным смехом.

Марре не слушала, чувство глубокой обиды, доходящее до отчаяния, охватило ее, она уже жалела, что не пришла в Дом культуры пораньше, тогда она смогла бы беспрепятственно побеседовать с Эдвином, но в то же время она понимала, что это было бы глупо, как будто она пришла предлагать себя. Сиймер вручил Вереску букет гвоздик, и поэт принялся раздавать автографы. Марре увидела, что она единственная, кто не захватил с собой какой-нибудь из поэтических сборников Эдвина.

Публика стала расходиться. Оскар взял Вереска на свое попечение, и Марре медленно вышла из зала. Бог мой, какие дурацкие иллюзии может строить себе человек, подумала Марре; она взяла из гардероба пальто, оделась и почувствовала, что вот-вот расплачется. «Здравствуй, Марре, а ты разве в баню не собираешься?» — неожиданно послышался озабоченно-удивленный голос Эдвина. «В какую баню?» — услышала она свой вопрос. Поэт объяснил, что его пригласили на какой-то банный вечер. «Я не люблю эти бани», — сказала Марре и впервые за этот вечер посмотрела Эдвину в лицо: лицо было то же — доброе, милое, дорогое, желанное… На лице была растерянность. Марре попыталась улыбнуться, но на глаза навернулись слезы.

«Подожди меня на улице, — поспешно произнес Эдвин, — пойду скажу им, что я тоже не люблю бани».

В городе таяло, еще несколько дней тому назад казавшийся гладким и нетронутым снег внезапно стал рыхлым, земля была как болото: хлюпала, ноги увязали в грязной жиже. Промозглая сырость проникала в тело и вызывала озноб. Марре не знала, что предпринять, из-за нее поэт остался без уютного вечера в бане, а погода не очень-то благоприятствовала прогулке, но Марре не решалась, она просто не могла сказать: «Послушай, пойдем ко мне». Но тем не менее они шли по направлению к ее дому, Вереск был задумчив, от его недавней веселости как будто не осталось и следа. «Вот здесь я живу», — пришлось наконец сказать Марре. Они остановились у калитки, в голову пришла странная мысль — сейчас она поблагодарит поэта за то, что он проводил ее домой, Вереск ответит — не стоит благодарности, и они расстанутся.

«Пойдем, я покажу тебе свои картины», — сказала она, поскольку они уже долгое время стояли молча. «Какие картины?» — удивленно спросил поэт. «Я иногда рисую», — ответила Марре.

Дальше все было как в сказке. Эдвин снова был прежним Эдвином, только намного лучше, веселее, милее. Марре еще ни разу не проводила ночь в объятиях мужчины, теперь же рядом с ней лежал Эдвин, который любил ее, любил… Марре хотелось сделать для него все, что было в ее силах, освободить поэта от неурядиц в семейной жизни, от необходимости проводить все дни с женой, которую он больше не любит, жертвовать своей жизнью и счастьем ради жены, которая не понимает мук творчества своего мужа… Она ненавидела эту женщину, которую никогда не встречала и имени которой не знала, женщину, которая допускает, чтобы прекрасный человек рядом с ней был одинок и несчастен, женщину, в которой нет ни капли нежности… Она ласково дотронулась пальцами до груди поэта, легко коснулась губами его бороды и губ, нежно прижалась к нему, отдавая ему тепло своего тела, раскрывая всю себя, и мир — в который уже раз — стал щемяще прекрасным. Она чувствовала, что больше не в силах вынести такого счастья, ногти ее впились в кожу поэта, и какой-то первобытный крик замер на ее губах, превратившись в страстные слова: «Ты мой!»

Было раннее утро, когда Марре встала, чтобы отдернуть занавески: пусть в комнате сегодня будет светло. Она с ликованием подумала, какой восхитительный день ожидает их впереди, встала перед диваном на колени, склонилась над поэтом, чтобы изучить каждую складочку, каждую черточку дорогого ей лица. «Это счастье, счастье…» — шептала она.

Эдвин открыл глаза, на какой-то миг в них отразилось недоумение, затем быстро привстал, так, что они чуть не стукнулись лбами. «Который час? — спросил он, и Марре сказала. — Бог мой, через четверть часа отходит поезд, а я должен еще заскочить в отель». Эдвин стал искать свою одежду и тут заметил у себя на теле царапины от ногтей и беспомощно откинулся на диван. «Что ты наделала! — в отчаянии воскликнул он, схватился руками за голову и какое-то время оставался неподвижен. Затем изобразил на своем лице подобие улыбки: — Скажи, как мне побыстрее добраться отсюда до центра? — Марре объяснила и в свою очередь спросила, почему Эдвину обязательно надо ехать этим поездом, ведь можно же и вечерним. — Ты не представляешь, до чего ревнива моя жена», — вздохнул он.