Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Кровь бросилась мне в лицо. Ты же знаешь, Мегс, я никогда не отличался умением говорить. Необходимость произносить длинные речи, убеждать, доказывать была для меня хуже горькой редьки, но ради Элинор я бы сделал все. Не было на свете таких жертв, которые мы не могли бы принести, лишь бы у нашей дочери все наладилось.

До начала занятий в шестом классе оставался еще примерно месяц, но Элинор почти перестала выходить из дома – и, соответственно, слишком поздно возвращаться. Я воспринял это с облегчением, хотя столь резкая перемена в ее поведении не могла меня не насторожить. Я не сомневался, что тем вечером произошло что-то серьезное, но мы по-прежнему терялись в догадках, не в силах дать исчерпывающий ответ на вопрос, что это могло быть. Мы испробовали все, что только могли, стараясь заставить ее открыться, не так ли, Мегс?.. Мы задавали «хитрые» вопросы, упрашивали, умоляли, мы пустили в ход даже подкуп и лесть – но тщетно. Что бы мы ни предпринимали, нам не удалось добиться ни малейшего отклика, и это было даже хуже, чем обычный шок, вызванный каким-то сильным переживанием. Не просто отупение, которое означало бы, что Элинор по крайней мере сопротивляется, а отсутствие всякой реакции вообще, словно какая-то неведомая тьма раздавила ее, расплющила, поглотила, уничтожила ту былую живость, любознательность и целеустремленность, которые составляли самую суть нашей Элинор.

Еще никогда я не чувствовал себя таким беспомощным, Мегс.

В шестой класс Элинор все-таки поступила, но, скорее, просто по инерции – потому что таков был первоначальный план. Для нее это была просто формальность – с тем же успехом она могла бы сидеть дома и дальше. В школе заметили неладное и посоветовали нам обратиться к штатному психологу-консультанту. Помимо этого, ты записала ее по крайней мере еще к двум врачам (во всяком случае, о двух я знал), но из этого так ничего и не вышло. Как только речь зашла о консультации со специалистом, к нам тотчас вернулась прежняя Элли, которая очень живо и убедительно упрашивала нас не заставлять ее идти к врачу. Почему мы тогда уступили, Мегс? Почему поддались на ее мольбы? Я-то всегда был тряпкой – «мягкосердечным», как ты говорила, щадя мое самолюбие, но ты… Это ты всегда была и каменным фундаментом, на котором стояла наша семья, и капитаном, твердой рукой веду́щим наш маленький корабль по намеченному курсу. Я, конечно, догадался, что ты с самого начала собиралась помочь Элли, не прибегая к посторонней (даже моей) помощи, но в какой-то момент должны же мы были понять, что это невозможно, что одним нам не справиться? Мы и поняли, но, к сожалению, слишком поздно.

Потом настали иные дни, когда возвращаясь домой, я видел в прихожей ее школьный рюкзачок, но не саму Элинор. Не было ее туфель и куртки, не было крошек на кухонном столе, которые она всегда оставляла, когда на скорую руку готовила себе перекусить. Пока Элинор словно раненый зверь в норе сидела в своей спальне, мы молились, чтобы она оттуда вышла. И вот она вышла, и теперь мы понятия не имели, куда она ходит по вечерам. Еще какое-то время спустя Элинор снова стала пропускать ужины. Мы оба были без ума от беспокойства, однако глядеть вдвоем из кухонного окна на улицу было, разумеется, бессмысленно: какой бы сильной ни была наша тревога, заставить Элинор материализоваться на пороге она не могла.

Однажды я отправился ее искать – просто для того, чтобы чем-нибудь себя занять. Сидеть без дела и нервничать было выше моих сил, поэтому я вышел из дома и стал обходить соседей. Я никого ни о чем не расспрашивал. Вопросы типа «Не видели ли вы нашу Элли?» казались слишком… окончательными. Задать такой вопрос было все равно что признать: она снова исчезла, заблудилась в неведомом мраке, а ведь тогда мы еще верили… или, по крайней мере, говорили друг другу, что рано или поздно Элинор отыщет дорогу домой, и мы вернемся к нормальному существованию, к нашей прежней счастливой жизни. Вот почему я искал не Элинор, а ее следы. Я очень сильно любил ее, Мегс, любил каждый ее ноготок, каждый волосок на ее рыжей головке. Именно на этом основании я вообразил, что сумею отыскать Элинор по запаху ее шампуня, по особым образом смятой салфетке, выпавшей из ее кармана. Да что там следы – мне хватило бы и простой догадки, легчайшего подозрения! Увы, столкнувшись с реальностью, я очень скоро убедился, что в свое время перечитал Агаты Кристи с ее гениальным Пуаро.

Не обнаружив никаких следов и не дождавшись подсказок от упорно молчавшей интуиции, я решил начать с Лугов, точнее – со скамеек на краю пастбища, где мы часто устраивали небольшой пикник на открытом воздухе. Я дважды прошел из конца в конец дорогу, где стояли заброшенные киоски и павильоны, и обыскал каждый из них. Под старой трибуной возле поля для крикета я спугнул какую-то компанию, сгрудившуюся вокруг самодельного кальяна. Осмотрел я и спортивные площадки. Прожектора на большинстве осветительных мачт были разбиты или не работали, и мне пришлось воспользоваться фонариком на мобильном телефоне, но Элли не было и там. В универмаге «Теско» я некоторое время бродил между стеллажами, все еще надеясь, что Элинор вдруг выскочит откуда-то из закоулка между «Крупами» и «Газированными напитками», но только вызвал подозрение у хмурого охранника.

Эти экспедиции повторялись все чаще, и домой я возвращался, едва не падая с ног от усталости. Иногда, если я бродил по окрестностям достаточно долго, Элинор успевала вернуться домой раньше меня, но бывало и так, что я приходил, а ее еще не было, и только под утро я слышал, как отворялась входная дверь. Я ждал этого возвращения, лежа без сна рядом с тобой, Мегс. Голова пульсировала от боли, распухшие ноги напоминали переваренные сардельки, готовые прорвать свою оболочку. Сколько еще я смогу выдержать, сколько еще буду продолжать свои бесполезные поиски? Иногда, измученный неизвестностью, я вставал, шел к себе в кабинет, включал компьютер и вызывал шахматный симулятор. Как-то раз, когда мои ноги болели особенно сильно, я попытался снять комнатные туфли и нечаянно задел локтем мышку. От моего неловкого движения включился «хранитель экрана» – фотография, сделанная на позапрошлом дне рождения Элинор.

На снимке, типичном «селфи», на девяносто процентов состоявшем из Элинор и на десять – из нас с тобой (примерно половина моего лица и столько же твоего), мы широко улыбались, словно заранее потешаясь над кошмарной композицией будущей фотографии. Фото и в самом деле не было шедевром, но сейчас мне хватило одного взгляда, чтобы понять: я буду продолжать поиски столько, сколько потребуется. Я не отступлюсь, не брошу Элинор на произвол судьбы.

И вот несколько недель спустя мне повезло: я-таки нашел, куда Элинор уходила по вечерам. Это было в Джерико, на берегу канала. Она сидела на берегу спиной ко мне, но я узнал Элли без труда: за последнее время я достаточно часто видел ее обращенную ко мне спину. Меньше всего мне хотелось, чтобы она меня заметила, поэтому дальше я двигался очень медленно, прячась за кустами. Впрочем, стояла поздняя осень, и я надеялся, что густые сумерки укроют меня, если она вдруг обернется.