Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Быть может, дело было в близости зимы, но такой бледной я Элинор еще никогда не видел. Кожа у нее была цвета золы, словно все краски вдруг отхлынули от ее лица. Вероятно, она сама это сознавала и в качестве своеобразной компенсации воспользовалась насыщенной вишнево-красной помадой. Красилась она, должно быть, в автобусе или в поезде: в уголках рта помада лежала неровно, перекрывая бледный контур губ, на левом верхнем зубе я тоже заметил красный след. В любом случае помада ничуть не скрывала, а только подчеркивала ее противоестественную бледность.

– Да, я приехала. Вы не против?.. – Элинор опустила голову и наподдала мыском туфли верхнюю ступеньку. На мгновение меня охватило желание выбранить ее, сказать, что мы покупаем ей туфли вовсе не для того, чтобы она их царапала. Некоторые родительские инстинкты никуда не исчезают, не так ли, Мегс? Но сказал я, разумеется, совсем другое.

– Конечно не против, Элли. Проходи. – Я потянулся к большой спортивной сумке, которую она с трудом удерживала двумя руками. На Элинор были перчатки без пальцев, которые, казалось, только подчеркивали худобу ее рук. Принимая у нее сумку, я заметил, что ее пальцы дрожат, когда же Элинор шагнула через порог в прихожую, мне показалось, что она быстро, почти незаметно обернулась через плечо. Интересно, кто там может быть, подумал я. Или эта постоянная потребность оглядываться вошла у нее в привычку?

Не успела Элинор дойти до коридора, как ты уже выскочила ей навстречу и обняла обеими руками. На объятия Элли не ответила, во всяком случае – не ответила видимым образом: не положила руки тебе на плечи, не уткнулась в шею. Впрочем, она не отстранилась, и я с облегчением перевел дух.

За обедом я не мог не восхититься твоим умением поддерживать беседу или, по крайней мере, наладить обмен репликами с человеком, которому совершенно не хочется общаться. При этом я просто не мог не выискивать взглядом признаки того, что ситуация улучшилась и что увиденное мною в Манчестере было просто единичным случаем, исключением из правил. Я так пристально смотрел на длинные рукава Элинор, что у меня заболели глаза и заломило в висках, однако ничего особенного я так и не заметил.

– Ну, Элли, как долго ты планируешь пробыть у нас на этот раз?

Ты же знаешь, Мегс: я всегда любил ясность.

– Что за вопрос, Фрэнк?! Она же только что приехала!

– Дело, конечно, вовсе не в том, что ты нам мешаешь, или мы не хотим тебя видеть, – забарахтался я, пытаясь разрядить начинавшую скапливаться над столом напряженную атмосферу. – Это и твой дом тоже, и ты можешь оставаться в нем сколько пожелаешь. Я просто подумал… Если мы будем знать, сколько ты пробудешь, мы могли бы что-нибудь придумать, организовать… Может быть, даже взять небольшой отпуск… – Я перехватил твой взгляд и с облегчением увидел, что ты улыбаешься и киваешь.

Элинор, опустив глаза, гоняла по тарелке тушеную морковь, и я вспомнил, как в детстве она прятала овощи под ножом и вилкой, выкладывая кукурузные зернышки в виде двух идеально прямых линий, чтобы поскорее выскользнуть из-за стола.

– Что скажешь, Элли?

– Ну… я собиралась пробыть дома пару недель.

Краем глаза я видел, как ты порозовела. От радости? От страха? Этого я не знал.

– Ах, Элинор, это было бы просто чудесно! – воскликнула ты с несколько искусственным воодушевлением и даже протянула к ней руку, словно желая удостовериться, что это взаправду.

– Но как же твои… – вмешался я.

– Я уверена, Элли, что тебе необходимо отдохнуть от всех этих семинаров и лекций. – Насколько я помню, еще никогда – ни раньше, ни потом – ты не прерывала меня столь поспешно и бесцеремонно, еще никогда не делала столь необдуманных, чисто эмоциональных предложений.

– Спасибо, мама, – пробормотала Элинор, протягивая руку к твоей руке.

Уже ночью, когда мы наконец убедились (насколько это было возможно), что Элинор давно спит, ты вернулась к моему вопросу, обратив его ко мне же:

– Но как же ее занятия? Университет?..

Несмотря на то, что мы порой не видели Элинор месяцами, ты по-прежнему тщательно отмечала в нашем большом семейном календаре, который мы вели втроем, даты начала и конца ее учебных семестров (немногочисленность пометок, сделанных Элинор в ее колонке, только лишний раз напоминала нам, что петли, удерживающие вместе наш триптих, уже давно расшатались и держатся только чудом).

Подняв руку, я отвел свесившуюся тебе на глаза челку.

– Вот что, Мегс… давай жить сегодняшним днем и не заглядывать слишком далеко в будущее, ладно?

Ты лежала так близко, что твое теплое дыхание согревало мне грудь. Твоя нижняя губа дрожала, и я потянулся к тебе, чтобы поцеловать, приласкать, успокоить.

– Для каждого дня довольно своей заботы, – добавил я.

И каждый последующий день действительно приносил нам заботы. Казалось, чем больше мы заботились о том, чтобы Элинор было хорошо в родном доме, тем сильнее она отдалялась. Как-то раз, когда тебя не было поблизости, я заговорил с ней о том, что́ я видел, когда ездил в Манчестер. Собственно говоря, у меня был к ней только один вопрос – обращалась ли она к врачам, как я советовал. Элинор ответила, что да, обращалась. Что в университете есть бесплатная служба психологической поддержки, и что там работают квалифицированные специалисты. Не знаю, почему, но тогда этот ответ меня удовлетворил. Наверное потому, что мне самому очень хотелось верить, что проблема решена, что Элинор с ней разобралась, и теперь все в прошлом. Разговаривая с ней, я заметил, но не придал значения тому, как она теребит длинную бахрому диванной подушки, снова и снова накручивая ее на указательный палец, как избегает моего взгляда, как изо всех сил старается говорить убедительно и твердо. Сейчас, после всего, что случилось, я жалею о том, что не расспросил ее подробней, наконец просто не задрал ей рукава, не потребовал неопровержимых доказательств того, что эти слова – не отговорки, не очередная попытка оставить нас в дураках. Но тогда… Я был просто рад, что Элли вернулась домой и проведет с нами больше двенадцати часов. Вот почему на этом разговор и закончился, и я вернулся в гостиную, чтобы продолжать играть свою роль в нашем семейном фарсе: Элинор наверху в своей комнате за закрытой дверью делает вид, что готовится к зачетам, мы внизу делаем вид, что читаем, а на самом деле чутко прислушиваемся к каждому ее шагу.

В тот раз Элинор прожила у нас всего пять дней. На шестой день она неожиданно собралась и уехала, не задержавшись даже, чтобы поужинать с нами. Ее отъезд глубоко тебя ранил. Когда я вернулся с автобусной станции, остывший бефстроганов оказался в мусорном ведре. Ты лежала в постели, и я, не раздеваясь, не сняв даже ботинок, забрался под одеяло рядом с тобой. Ты пошевелилась, положила голову на привычное место чуть ниже моего плеча, прижалась щекой к грубой шерсти моего свитера.