Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Со ступенек лестницы, на которые я присел, чтобы развязать затянувшийся узел на шнурках, тебя не было видно, зато я хорошо слышал твой голос. В нем звенело такое воодушевление, какого я не слышал уже много месяцев, и на мгновение мне стало страшно, что вся твоя радость может в мгновение ока погаснуть, стоит мне только обронить одно неверное слово, сделать одно неверное движение.

– Как же ты ее нашел, если она переехала?

Я был рад, что ты не видишь, как в моих глазах промелькнула паника, а щеки запылали. В одно мгновение во рту пересохло так, что я не мог вымолвить ни слова. Наконец я выпалил первое, что пришло мне в голову:

– Девушка, которая теперь живет в ее комнате…

– И что она?..

– …Она мне очень помогла. Они с Элинор были подругами. Она-то и дала мне ее новый адрес.

– Тебе повезло, что она была дома, верно?

– Совершенно верно.

– Я пригласила Элли к нам на Рождество, но она сказала, что уезжает на каникулы с друзьями. Ты их видел, Фрэнк?

– Извини, Мегс, я сейчас… – Так и не развязав узел, я кое-как стащил с ноги ботинок и в одних носках двинулся на кухню, делая вид, будто меня очень интересует, что ты приготовила нам на ужин. Встретиться с тобой взглядом я по-прежнему опасался.

– Так какие они, друзья нашей Элинор? С кем она теперь живет?

– Честно говоря, я с ними почти не разговаривал.

– Вот как… – Ты заметно приуныла. Сам того не желая, я все же отравил твою чистую радость, и теперь мне нужно было как можно скорее что-то придумать, чтобы свести ущерб к минимуму. Удивительно, как у меня остались на это силы – я-то думал, что они закончились, еще когда я возвращался из Манчестера.

– Ты же сама знаешь, какой она бывает!.. «Папа, останься лучше в машине!», «Папа, молчи!» Откровенно говоря, я к этому уже привык. – Я обнял тебя за талию и уткнулся лицом в плечо. – Впрочем, дом, в котором она теперь живет, довольно большой. Думаю, Элли захотелось иметь больше простора, чем в общежитии. Там студенты живут буквально на голове друг у друга.

– А как она выглядела? Хорошо? – ты неожиданно повернулась, и твои глаза так и впились в мои, словно ты надеялась увидеть там отражение Элинор.

– Да, неплохо… Я бы сказал, она почти не изменилась. Немного устала, конечно, но… это ведь первый семестр, первый курс. Он всегда дается нелегко; потом, я думаю, она втянется.

Я наклонился поцеловать тебя и, – в первый раз за много, много лет, – закрыл глаза. Я просто не знал, что ты можешь в них прочесть.

В тот раз Элинор отвела опасность, однако после Рождества дела пошли по-прежнему. Она отталкивала нас, медленно, но верно отстранялась, и мы оба это понимали, хотя и не могли заставить себя сказать об этом вслух. Помнишь, когда она была совсем маленькой, мы с тобой не могли остаться наедине ни на минутку. Стоило нам выйти из комнаты – в кухню, в туалет, к телефону, как она тотчас отправлялась следом, громко топая своими маленькими ножками в кожаных сандаликах и волоча за собой медведя Джеффри. Я бы отдал все на свете, чтобы вернуть то время, Мегс. То время, ту доверчивую близость, ту неразрывную связь, которая нас объединяла… наконец, сознание того, что мы нужны нашей дочери. Теперь, оглядываясь назад, мне стыдно за мой эгоизм – за то, как я мечтал, чтобы Элли поскорее выросла, и мы с тобой снова могли наслаждаться тишиной и покоем. Но когда она, наконец, подросла, я уже не мог чувствовать себя спокойно, если ее не было рядом.

Время от времени Элинор все-таки звонила, но наши разговоры состояли из таких длинных и неловких пауз, что я довольно скоро начинал спрашивать себя, зачем она вообще это делает. Как ты думаешь, может быть, она все-таки тянулась к нам? Не впрямую, окольными путями, но все-таки тянулась? Мы же, передавая друг другу телефон, твердили как заведенные одно и тоже: «У тебя действительно все в порядке?», «Как учеба?», «Ты всегда можешь приехать к нам на выходные, а обратно я тебя отвезу», «Вот, поговори с мамой, дорогая…» Элинор отвечала односложно, коротко, и становилась красноречивой, только когда приводила различные предлоги – встречи, занятия, вечеринки – которые помешали бы нам навестить ее в Манчестере. О, она очень хорошо умела их выдумывать и говорила очень убедительно, очень правдоподобно, но я видел, как гаснет огонь в твоих глазах и как ты сжимаешь холодный пластик телефона с такой нежностью, словно у тебя на руках снова была новорожденная Элинор.

В первые два года учебы она навестила нас считаное число раз, причем каждый раз являлась без всякого предупреждения. Иногда она звонила с просьбой забрать ее на автовокзале, но чаще Элинор просто возникала на нашем пороге. Не знать – это было мучительнее всего. Я хорошо видел, как светлеет твое лицо при каждом внезапном звонке, как в глазах вспыхивает надежда, как твоя грудь поднимается в глубоком вдохе, словно ты пыталась таким способом раздвинуть собственное сердце, чтобы создать в нем чуть больше пространства для любви. А еще я очень хорошо представлял себе, какое оглушающее разочарование ты испытывала, когда вместо дочери на крыльце оказывался пучеглазый коммивояжер с проспектами оконных стеклопакетов или болтливый Свидетель Иеговы.

Как-то в ноябре, когда Элинор училась на третьем курсе, она появилась у нас раньше обычного. Шла, должно быть, первая неделя месяца, так как в воздухе висел сильный запах дыма от костров [18] Ночь Гая Фокса, также известная как Ночь костров – традиционное для Великобритании ежегодное празднование в ночь на 5 ноября. : то ли наши соседи решили отпраздновать Ночь Гая Фокса по полной программе, то ли у них накопилось слишком много компрометирующих документов, от которых следовало поскорее избавиться. За треском фейерверков, доносившимся из парка, мы едва расслышали звонок в дверь.

– Фрэнк! В дверь звонят! – Ты сидела за столом, окруженная ворохами счетов и коробками, из которых они появились. На полу возле твоих ног стрекотал небольшой бытовой шредер. – Фрэнк, ну где же ты?! Открывай скорее!

Мне не нужно было спрашивать, почему открыть нужно скорее. Вот уже несколько лет мы жили в постоянном ожидании звонка.

– Иду! Уже иду, не волнуйся!

Даже в очках для чтения я сразу увидел, что это Элинор. Это ее рост, ее привычка нервно переступать с ноги на ногу, это ее палец тянется к кнопке, чтобы позвонить снова, и неуверенно подрагивает в дюйме от нее.

– Элинор! Слава богу, приехала!..

В последний раз я видел ее месяца три назад, в июле. Тогда она приехала буквально на одну ночь – навестила старых подруг и снова уехала в Манчестер, где нашла на лето какую-то работу. Приехала она уже под вечер, уехала рано утром. С тех пор как Элинор поступила в университет, все ее визиты домой были столь краткими, что у нас элементарно не хватало времени, чтобы вытянуть из нее какие-то подробности. Кое-что она нехотя рассказывала, но эти сведения нельзя было назвать сколько-нибудь существенными или важными – так, пустяки, забавные случаи из студенческой жизни и прочая ерунда.