Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Довольно быстро я сообразила, что перебирать все пункты воображаемого списка причин, которые могли заставить Элинор плакать, бессмысленно. Она была сухая. Я была в этом почти уверена. Замерзла?.. Тоже нет; на мой взгляд она была одета даже слишком тепло. На всякий случай я пощупала ей лобик – температура нормальная. Может, проголодалась? Да нет, я недавно ее покормила. Мои потрескавшиеся соски́ под футболкой саднили так, что даже касавшийся их прохладный воздух заставлял меня морщиться. Я перепробовала все, что только пришло мне на ум, я укачивала ее, пела, разговаривала с ней, гладила, упрашивала – все тщетно. Ничто не помогало, Фрэнк! Я делала все, что могла, но Элинор продолжала вопить как резаная.

Первые несколько дней прошли для меня, словно в бреду. Я знала, что должна выйти, сходить с Элли в парк или посетить одну из групп для молодых матерей, организованных в нашем церковном приходе, но мне была невыносима сама мысль о том, что остальные мамаши будут чинно сидеть кружком, держа на коленях довольных, ухоженных, молчащих младенцев, в то время как моя Элинор будет закатываться в крике. Я не знала, как они поступят, дадут ли они мне какой-нибудь дельный совет, объяснят, что я делаю не так, или будут настолько добры, что станут лишь молча меня осуждать. Стоило мне только представить себе эту картину, как у меня на глазах выступили слезы. В те дни мне немного было нужно, чтобы заплакать. В общем, я так никуда и не пошла. Не осмелилась. Вместо этого я задернула занавески, легла на диван и устроила Элинор у себя на животе, так что мы двое смотрели друг на друга в немом изумлении. Даже не знаю, кто из нас чувствовал себе более беспомощной.

Незадолго до твоего возвращения я кое-как собралась с силами, раздернула занавески и наполнила водой кухонную раковину, чтобы купать Элли. По крайней мере это мы могли сделать вместе, как семья. Стоило тебе появиться на пороге, как я почувствовала громадное облегчение. С тобой мне всегда удавалось увидеть просвет даже в самых плотных облаках.

Даже не поужинав, мы приступили к купанию. Я поддерживала Элли, ты плескал на нее теплой водой, а она безостановочно хихикала. Если бы кто-то сфотографировал нас в этот момент, снимок получился бы превосходный. Идеальная семья как она есть. Образец из образцов. Этот снимок можно было бы использовать, скажем, для рекламы детского питания или в качестве иллюстрации того, что иногда ремонт кухни все же происходит в соответствии с первоначальным планом. Каждый, кто взглянул бы на наше фото, позавидовал бы нам черной завистью.

Впрочем, ты знал меня слишком хорошо. Ты вытирал Элли ручным полотенцем, а я чувствовала себя преступницей в розыске. Как скоро ты догадаешься – вот все, о чем я могла думать.

Я не стала ничего тебе рассказывать. О своих переживаниях, я имею в виду… Ни тебе, ни кому-либо другому. Я не знала, чем это может обернуться, а потерять Элинор я себе позволить не могла. Я любила ее – глубоко в душе я знала это твердо. Просто мне очень хотелось вернуть те первые безмятежные и счастливые дни, когда мы были вместе, избавиться от ужасных, спутанных мыслей, пока кто-нибудь не отнял у меня Элли. Полагаю, во всем был виноват недосып, гормоны, долгие часы, которые я проводила без тебя, и все равно, как я ни старалась, они не уходили – пугающие, суматошные мысли, которые обсели мою шпаргалку «Как сделать ребенка счастливым» словно черные мухи – такие большие, что они полностью заслонили собой текст. Господи, каких только ужасов я себе не навоображала! То мне представлялось, что Элинор катится с лестницы, как вопящая тряпичная кукла, то мне чудилось, что она тонет в чашке воды, которую я забыла на буфете, то… впрочем, не будем о страшном. Основная проблема заключалась в том, что каждая подобная мысль пугала меня чуть не до потери сознания, а избавиться от них я не могла. Как только исчезала одна, ей на смену тотчас приходила другая, еще более абсурдная, еще более пугающая. В моем мозгу мысли сменяли друг друга словно кадры в кино: Элли в темных следах от ушибов, Элли истекает кровью, Элли корчится от боли, которую я нечаянно ей причинила, и конца этому не было. Я как можно крепче закрывала глаза, но страшные картины не исчезали. По сто раз на дню я осматривала ее крошечное тельце в поисках ран и синяков: что, если я случайно прижала ее слишком сильно, что, если я нечаянно, против своей воли, причинила нашей дочери вред или увечье? Я этого не хотела, я бы скорее умерла, чем сделала ей больно, и все же… все же…

Откуда они взялись, эти свинцовые тучи, которые превращали каждый мой день в кошмар? Я понимала, что понемногу схожу с ума, но выхода я не видела. Когда Элинор исполнилось три месяца, я впервые повела себя противно всякой логике. Я убедила себя, что в нашем доме поселился какой-то опасный вирус, и как только Элинор заснула, я, вместо того чтобы воспользоваться передышкой, принялась мыть, чистить, скоблить, дезинфицировать. Я дважды вымыла ванную комнату с хлоркой. Я вышвырнула на улицу половики и сложила всю нашу использованную одежду в корзину для грязного белья. До сих пор я помню, что, когда ты вернулся с работы, я стояла на коленях на кухонном полу и полировала плитку смоченной в чистящей жидкости тряпкой, доводя ее до блеска, который все равно продержался бы в лучшем случае несколько часов. Элинор в детской кричала изо всех сил, но я ничего не слышала.

– Мэгги! Мэгги! Перестань!

Я терла плитку так сильно, что содрала кожу на руке.

– Мэгги, дорогая! Вставай скорее! Что случилось?

Но я не могла остановиться даже для того, чтобы перевести дух и ответить. Тебе пришлось самому поднимать меня с пола и силой разгибать мои пальцы один за другим, пока щетка не выпала из них на пол.

– Что с тобой, Мэгги? Что случилось?!

– Я не могу, – прошептала я, уткнувшись лицом тебе в грудь. – Я не справляюсь. Я – ужасная мать. Тебе без меня будет только лучше. Вам обоим будет лучше!

Каким-то образом тебе удалось увести меня в детскую, где я спала в последнее время, и уложить на раскладушку. Элинор продолжала вопить как пожарная сирена, и я, не в силах произнести ни слова, только бестолково размахивала руками, показывая тебе, чтобы ты бросил меня и занялся ребенком, но ты в ответ только кивал. У тебя было такое безмятежное лицо, что я в который раз пожалела, что не могу быть такой же, как ты.

Когда я проснулась или, вернее, очнулась, я не сразу поняла, где я. За окнами было светло, но улица напротив нашего дома была тиха и почти безлюдна. Я повернулась на бок, чтобы взглянуть на детскую кроватку, но Элли в ней не было. Никогда не забуду, какой сильной была охватившая меня в тот момент паника. Адреналин ринулся в мою кровь, и я, как была, голышом, выскочила в коридор.