Барбара О'Нил - Когда мы верили в русалок [litres]

Впрочем, это неважно. Легкое прикосновение пальцев Хавьера к моей спине, его открытый пристальный взгляд вызывают у меня ощущение расширения пространства, словно мое энергетическое поле раздвигается, пытаясь найти край его. Меня это согревает, и мне вспоминается одна научная статья, в которой говорится, что можно влюбиться в человека, если с полминуты неотрывно смотреть ему в глаза.

Я не влюбляюсь, но, думаю, это мгновение запомню надолго. Его ладонь перемещается, ложится на мою шею. Большим пальцем он легонько теребит мочку моего уха.

Кто знает, долго мы так просидели, в плену своих чувств и ощущений? Голос, объявляющий о том, что прибыл наш паром, не нарушает очарования мгновения. Оно не отпускает нас, подобно налипшей на пальцы паутине. Хавьер берет меня за руку, и мы заходим на паром. И я рада этому физическому контакту. Оно как надежный якорь, привязывает меня к нему, а его – ко мне.

– Наверх? – предлагает Хавьер.

На мгновение я представляю, какой хаос сотворят с моими волосами ветер и влажность, но все равно киваю, и мы занимаем места под открытым небом, на ярком солнце Новой Зеландии. Совершенно естественно, будто мы с ним вместе сто лет, Хавьер берет мою ладонь и переплетает свои пальцы с моими. И я не отнимаю руку, хотя она немного потная, да и вообще держаться за руки – это не мое.

Мы с Роуз на пару отремонтировали и выгодно перепродали шесть домов. Роуз – сбитая грудастая брюнетка, яркий представитель поколения Миллениума. Носит очень короткие стрижки, ходит неизменно в футболках с ироническими надписями, джинсах и винтажных ботинках «Док Мартенс». Ее бойфренд свои курчавые волосы собирает в пучок и носит густую бороду, которая скрывает, как я подозреваю, не самое интересное лицо. Но он хорошо относится к Роуз, и это главное.

Мы встречаемся у Сапфирового Дома. Она визжит и ахает, прямо как я, а деревянные части особняка и вовсе приводят ее в экстаз, она восторгается еще больше, чем я. Отец ее держит склад пиломатериалов, и ей известны все виды древесины, имеющиеся в Новой Зеландии и не только. С благоговением она обводит инкрустированные узоры на стенах в прихожей, и перечисляет породы дерева, использованные при изготовлении лестниц, перил, рам, дверей.

– Отец тут рехнулся бы от счастья. – У Роуз сильный новозеландский акцент, свою речь она пересыпает сленгом из языка маори, и, когда говорит быстро, мне с трудом удается расшифровывать ее слова.

– Я подумала про него, – говорю я. – Может, он знает хороших плиточников.

– Наверняка.

Имея большой опыт совместной работы, мы действуем слаженно. Роуз начинает осмотр с комнаты по левую сторону от входной двери и, двигаясь по часовой стрелке, обходит нижний этаж. В руках у нее пачка постиков и клейкая лента трех цветов, которыми она, уверенно переходя из помещения в помещение, помечает все, что необходимо, по шаблону, который мы вырабатывали годами. Роуз – дипломированный специалист в области дизайна мебели, и я полностью полагаюсь на ее квалификацию, точно зная, что она отличит дешевое старье от достойного внимания антиквариата. Эпоха ар-деко ее любимая. Она сама занимается изготовлением мебели в мастерской, в которой помимо нее работают еще три других краснодеревщика. Много своих изделий они продают в Нейпире, где в 1931 году землетрясение почти все стерло с лица земли. Город был заново отстроен, причем в стиле ар-деко, который тогда как раз был в моде, и теперь его обитателям нужна соответствующая мебель. В конечном итоге Роуз полностью посвятит себя мебели, но пока ее помощь бесценна.

Нижний этаж я отдаю на откуп Роуз, а сама, вооружившись тем же комплектом орудий труда, поднимаюсь наверх и начинаю со спальни. Поставив на кровать коробку с клейкой лентой и постиками, я распахиваю стеклянные двери и выхожу на балкон, чтобы полюбоваться видом, теперь он мой. Сегодня утром море темное и неприветливое, волны раздражительно атакуют берег, в воздухе ощущается приближение шторма. Здесь я так же близка к морю, как в нашем доме у бухты, где окно комнаты, в которой мы жили с Кит, фактически нависало над утесом. Если высунуть из него голову, можно было увидеть прямо внизу под собой скалы, маленькую бухту со ступеньками справа и суровый каменистый извилистый берег, который с левой стороны убегал в бесконечность – тянулся до самого Биг-Сура и еще дальше, до Санта-Барбары и потом до Лос-Анджелеса.

Я ужасно скучала по тому побережью, моему побережью, но Новая Зеландия исцелила меня от этой тоски. Мой приезд сюда не был частью плана – плана как такового вообще не было, – но порой мне кажется, что сама судьба привела меня в эту страну, где зеленые горы и побережье острова, не имеющее ни конца ни края. Здесь мне суждено было встретить мужчину, не похожего ни на кого на свете, влюбиться и выйти за него замуж, родить ему детей. С этим мужчиной, моим Саймоном, купившим мне этот дом, потому что мне он нравится, я буду спать в этой комнате при распахнутых стеклянных дверях и слушать море.

Землю сотрясают слабые остаточные толчки, меня чуть покачнуло. Я хватаюсь за перила, не зная, способен ли дом противостоять землетрясению.

В памяти вспыхивает картина прошлого, в звуковом сопровождении: вой предупредительных сирен, водные потоки там, где их не должно быть, ор нестройных голосов – визг сопрано, наполненные страхом стоны теноров, басы, кричащие от боли. Запахи дыма и газа.

Эти образы блекнут относительно быстро: мелькнули, и их больше нет. Все минувшие годы я надеялась, что вот-вот наконец-то преодолею свое ПТСР [19] ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство. . Но излечиться от него не так-то просто. По словам моего психотерапевта, я слишком долго залечивала свою травму с помощью алкоголя и наркотиков, и теперь полное выздоровление займет гораздо больше времени.

Но даже ей известна лишь вершина айсберга. В тот день я ездила в Санта-Круз по скорбному печальному делу, все мое существо затопляли жгучий стыд и горе – слишком сильные эмоции для ребенка, каким я тогда была, хотя сама считала себя взрослой.

Ко времени того землетрясения уже многое было потеряно, но оно окончательно разрушило наши жизни – Кит, мамы и мою, – оставив на каждом из нас неизгладимый след. Порой я особенно остро ощущаю, как мне их не хватает. Обычно это бывает тогда, когда мне хочется соприкоснуться с той реальностью, с тем днем, и я вспоминаю, как стояла на обрыве, глядя на груду бетонно-древесных обломков, что громоздились на берегу. Мы втроем стоим и воем, прижимаясь друг к другу.

Довольно.

Я приступаю к тщательному осмотру спальни. Кровать застелена шелковым покрывалом. Оно слишком яркое, вряд ли оригинал. Я фотографирую его, затем кровать. Откинув покрывало, проверяю матрас – древний и невообразимо пыльный.