Юрий Щекочихин - Армия жизни

Лебедев.У вас очень запоминающийся вид.

Терехов.Да? Странно… Никогда не подозревал. А этот тип странный был. Саша, Александр, Алекс. Симпатичный, в принципе, человечек. Жаль его, конечно, но про него-то я могу точно сказать: еще бы год-другой, и Алекс залетел бы на какой-нибудь ерунде… Это верняк. Тюрьма, суд, зона. А там для таких — каюк.

Лебедев.Но вы-то сами выдержали?

Терехов.Ну, я… Я — другое дело. Я был достаточно циничен, чтобы принимать всерьез то, что со мной происходило! Да и в конце концов только потому, что я был там, мы можем с вами разговаривать здесь. Посмотрели бы вы на меня четыре года назад.

Открылась дверь и появилась коллега Терехова — полная женщина в белом халате.

Женщина.Терехов, у нас политчас!

Терехов.Вы что, не видите, что у меня человек!

Женщина.Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? С тобой что — человеческим языком не поговоришь?..

Терехов.Отстаньте от меня, я вас очень прошу. Видите — работаю, что вам еще от меня надо!

Женщина.Что? Скажи спасибо, что мы тебя держим здесь! Надо еще проверить, все ли у нас цело! (И, резко повернувшись, хлопнула дверью.)

Терехов.Зря я так, наверное.

Лебедев.Нервы, да?..

Терехов.Ага, нервы!.. Попробовали бы вы с мое. Посмотрел бы я, что за нервы у вас были бы.

Лебедев.Извини, не довелось. Так уж случилось.

Терехов.Ладно, извините… Не знаю, что это я… В принципе, я человек спокойный. Не знаю, что это со мной случилось. Ну, слушаю вас?..

Лебедев вытащил магнитофон, подсоединил шнур, включил.

А это еще зачем?

Лебедев.Да не бойтесь, по голосам даже в милиции не узнают. А для суда магнитофонная запись — вообще не доказательство.

Терехов.Что мне бояться? Просто особенно новое об этом пареньке я вряд ли расскажу. Сколько я таких видел!.. Сначала — травка, потом укольчик… Потом все дальше и дальше. Конец почти у всех одинаков. Кроме таких выродков, как я.

Лебедев.Я хочу узнать все об этих делах. Все, понимаете, все! Если можете помочь — буду благодарен. Нет — попрощаемся и до свидания.

Пауза.

Терехов.Ну, если «узнать все»… А вы уверены, что «все» сегодня кому-то интересно знать? Вам передачу-то не прикроют?

Лебедев.Сегодня — нет.

Терехов.Валяйте, записывайте… Ужасно люблю исповеди. Они облагораживают человека. Ненадолго, правда. И, к сожалению, не того, кого нужно. В восьмом классе я был хилым и никчемным юношей. Меня мог поколотить каждый. Я решил, что для спасения мне надо найти компанию друзей, которые смогут за меня постоять. Как нашел, почему — это другой разговор. Хотя они были старше, были умнее. Может быть, хитрее… Компания у нас сколотилась неплохая, и меня уже стали побаиваться. Мы постепенно разошлись вовсю, нас узнавали все больше и больше, и постепенно кое-кто начал пользоваться нашими услугами. Если надо было кого-нибудь защитить — мы защищали. Нам за это соответственно платили — иногда деньгами, чаще — бутылками. Правда я тогда, как и сейчас, ненавидел пьянство. Но меня все это развлекало, хотя, так сказать, мои соратники мне постепенно начинали надоедать. Их уровень, разговоры и так далее… Но — перехожу к главному. Однажды один из наших «заказчиков» — ему, я помню, было тогда, как и мне, шестнадцать — предложил мне расплатиться кое-чем поинтереснее, чем бормотуха.

И свел меня с людьми, которые так сильно отличались от моей компании. Особенно один. Тогда ему было, как и мне сейчас, далеко за двадцать… Мы с вами договорились — без лишних имен. Тем более что имя вам все равно ничего не даст. Можете называть его просто Он. Да, какое тогда было время! Как для нас звучали имена Джимми Хендрикса, Джеки Джерлин, «угасающих в героиновых джунглях»… И вот он, случай. Меня привели к Нему. Передо мной — несколько ампул. Помню, я вобрал в шприц два кубика… Он отобрал у меня шприц… Я послушно протянул ему руку, игла легко вошла в вену… Я закрыл глаза — и помчался… Грех сказать, что мне было тогда плохо… Я потерял вес тела, я парил где-то под небесами… Я ощущал себя богом, а где-то слышал непрерывный плач Джеки Джерлин… Но вот прошли четыре часа, я открыл глаза и первое, что сказал: еще! Он категорически сказал: нет. Так у меня началась новая жизнь… И однажды я заболел. Я проснулся и, к своему ужасу, обнаружил, что у меня ничего нет!.. А к этому времени я уже ввел себе за правило делать уколы перед школой, сразу после школы, а потом вечером — перед тем, как идти на танцы, на дискотеку или в бар, где в то время собиралась Его компания… Но в тот день я не мог встать. У меня потекли слезы, и я даже не мог их остановить. Начался сильнейший насморк, потом появились сильные боли: сначала в мышцах рук и ног, а потом уже заболело все тело… Наконец я вскочил. Кое-как оделся. И — к Нему. Он увидел меня и стал смеяться. Я сказал ему, что заболел, что, наверное, простудился… Он смеялся все громче и громче. Потом подошел к стеллажу и вытащил три ампулы… «Приход» оказался очень сильным, и нежные волны огня несколько секунд грели лицо. Вся моя простуда быстро исчезла, но когда я сказал Ему об этом, Он опять рассмеялся и ответил: «Наркотики умеют ждать. Теперь они дождались тебя…» Ну, а потом пошло-поехало. Он оказался для меня Мефистофелем. И теперь наркотики посылали меня туда, куда хотелось им. А я шел покорно, безропотно, как будто меня взнуздали, а когда я пытался вырваться, наркотики меня нещадно били, как кнутом… Что потом? Родители заметили, что со мной что-то происходит… Заметили уколы на руках и, не раздумывая, отправили меня в больницу. Я ненавидел врачей, которые лишили меня рая, было две страшные недели. Меня выписали в полдень, но уже в три часа в квартире у Него я вонзал себе в вену шприц. Прошел еще год, снова больница… Снова вышел, снова влетел. Нужны были деньги. Однажды приобрели наркотики не очень удачно. Людей, которые мне их передали, арестовали. Потом была очная ставка. На меня ткнули пальцем. Я не отказывался: раз уж проигрывать, то проигрывать надо красиво… В первое время в лагере я не мог примириться с мыслью, что буду жить без наркотиков. Я искал их там. Иногда находил. Поэтому мне заменили общий режим на тюрьму. Там-то я и проснулся.

Такой была исповедь Терехова, которую сидел, слушал, стараясь не пропустить ни одного слова, Лебедев. Потом они молча сидели друг против друга.

Что, разговорчивые пошли наркоманы? Это в нас есть… Ну, надеюсь, вы удовлетворены?

Лебедев.Все ты врешь!..

Терехов.Не понял!..

Лебедев.Ты стал наркоманом в шестнадцать, сейчас тебе двадцать шесть. Ведь так?