Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

И я протянул Илье Муромцу две измятые лиловые пятерки и пять желтоватых рубликов. Муромец бумажки взял, сложил одну пятерку так, чтобы на стороне, где Спасская башня и герб, надпись «Пять рублей» читалась как «Пей», гордо продемонстрировал мне свое изобретение, осклабился и жадно хлебнул чачи. Потом показал мне свой кулачище и сказал: «Хочешь, я его вот этим успокою? Человечка твоего. Ты, давай, не тяни, на выдохе…»

Я выдохнул и глотнул. Чача ошпарила горло как кипяток, я дернулся и сморщился, а Илья Муромец и его паскуда Тринка радостно засмеялись. Но пузырь мой милостиво наполнили чачей. Наливали из канистры и не уронили ни капли. Спасатели!

Я рванул с пузырем к нашему коттеджу.

Прибежал. Зашел в левую комнату. Я ожидал увидеть в капитановой комнате все, что угодно, только не то, что увидел.

В середине комнаты стоял стол. За ним сидели моя тетя Раиса, ее любовник капитан и ее муж физик-ядерщик, который еще полчаса назад собирался всех нас зарезать, а потом валялся на земле без сознания. Все трое спокойно и сосредоточенно играли в карты, писали пульку. Как раз в тот момент, когда я вошел, дядя Толя объявил торжественно и тихо: «Восемь червей».

Раиса спасовала. Капитан вистовал. Потом пошел семеркой и заметил нравоучительно: «Под игрока с семака».

Раиса взяла взятку, пошла бубновым тузом и отозвалась: «Под вистуза с туза».

Толя положил козыря и открыл карты. Восьмерная состоялась. Капитан начал тасовать колоду.

Игроки забрали у меня графин, ни секунды не медля, разлили чачу в граненые стаканы, чокнулись друг с другом и выпили за мир и дружбу. Как и полагается игрокам высшей лиги — без закуски. Закурили капитанское Мальборо.

Мне не налили, я обиделся и купаться ушел.

Они играли и пили весь день и всю следующую ночь. Потом Толя и капитан уехали.

Толя, домой, в Москву, в свой ФИАЛ, а капитан — в Одессу, где его ждали больная жена, избалованные дети и сухогруз Адмирал Михайловский.

А тетка Раиса после их отъезда долго не тосковала, а на второй же день спуталась с азербайджанцем Мусой, шофером лагерного газика. Мне она заявила, как бы в свое оправдание: «Жизнь-то уходит, Вадя, а впереди ничего нет, кроме болезней и старости».

А я ее не осуждал. Муса был симпатягой. Он научил меня делать из бамбука кальян и пускать кольца…

Коридор вроде пуст. Сегодня женскую. Да, эту. Ворсистую. Давно тут лежит. Ждет меня. Надо дырочку заткнуть.

Цап ее за мягкие бока крашеными когтями. И под кофточку.

Это ты, ты сделала меня такой!

В туалете никого, заранее проверено. Только вонь в воздухе как молоток висит. Моча, месячные и дуют. Наверно эта гадюка, Скрипкина, душилась… Как может Ашотур Ашотурович такую дрянь в постели терпеть? Секретарша она! Грязная, потная, мстительная тварь. Блондинка пергидролевая…

Дверочку закрыть. Крючок надежный. Не отлетит? Нет. Сиденье скверное. Смотреть тошно — в унитазе не смытое дерьмо. В женском туалете!

Из меня капает кровь. Дырявое брюхо! Вначале новую ватку положим. А старую завернем в газетку и выкинем. В Правдочку. Ручки помоем.

А теперь присядем и посмотрим. Что же там, в сумочке? Кто-кто в теремочке живет? Тяжеленькое что-то. И объемное. Так… застёжечка позолоченная. Шарики на изогнутых лапках. Ну вот, открылся, чертог алмазный. Купюры — в лифчик. Мелочь — в кошелек. А это что же тут такое? А вот мы сейчас…

Господи… Кровь! Кровь! Кровь из чрева Богородицы…

Я видел окровавленную женщину. С ног до головы. Или, точнее — с головы до ног, потому что кровь явно лилась сверху вниз, с головы на грудь, на живот, на руки и ноги. Я встретил ее на выходе из ворот нашего института. Она вылетела как испуганная ласточка из гнезда и наверное натолкнулась бы на меня и вымазала бы кровищей, если бы я, пораженный ее ужасным видом и сотрясающими ее рыданиями, не отпрянул в последний момент. Я очень ловкий.

Глянув на меня своими безумными глазами, она метнулась в сторону и неправдоподобно быстро убежала в сторону автобусной остановки на Мичуринском проспекте. Мне показалось, что она бежит как пантера, на четырех ногах.

Окровавленная женщина не была на самом деле ни окровавлена, ни ранена, ни даже поцарапана, а была жестоко облита красной краской. И облила ее не какая-нибудь завистница и не хулиган, а московская милиция. Печальная и поучительная история!

На втором этаже нашего института располагалась библиотека. Перед входом в нее стоял открытый шкаф с полками для сумок и портфелей, которые в библиотеку заносить запрещалось.

И уже годы… о, это проклятое несовершенство человеческой природы… уже годы кто-то бесстыдно обворовывал посетителей библиотеки. Раз или два в месяц неизвестный вор похищал сумки, портфели и дипломаты, потрошил их где-то в укромном месте, забирал все ценное и ставил на место, в шкаф. Работал аккуратно, отпечатков пальцев не оставлял, украденные вещи потом нигде не объявлялись. Видеокамер тогда еще не было. Поэтому дирекция института обратилась в милицию. Милиция положила в библиотечный шкаф специальную сумку. Слегка ворсистую, зеленоватокоричневую, с разводами и пятнами. На открывшего ее человека из спрятанного в ней под рублями, трешками и мелочью черного резинового пузыря извергалась под сильным давлением струя пенящейся красной несмываемой краски. Поздним вечером посвященная в тайну вахтерша забирала сумку из шкафа, а на следующий день клала ее в него опять. Милиция назвала операцию по поимке библиотечного вора — «Сюрприз».

Женщина-вор, Лидия М-а, которую в ее лаборатории все звали просто Лидочка, украла сумку с сюрпризом не сразу. Может быть, она ей просто не нравилась. Старомодная была сумочка. Импортная. Под питона.

Пять месяцев сюрприз мирно лежал в шкафу, а Лидочка брала другие сумки, портфели, дипломаты. Заносила их в находящийся напротив библиотечного шкафа женский туалет. Запиралась в кабинке и спокойно творила там свое черное дело. Потом, убедившись в том, что в туалете никого нет, выходила из кабинки, осторожно заглядывала в коридор, одним быстрым движением ставила сумку на место и исчезала. Так должно было случиться и в тот, роковой для нее день.

Лидочка открыла сумку-сюрприз в туалете, забрала деньги, потрогала пузырь, механизм сработал, и ей в лицо ударила струя краски. Страх пронизал все ее существо, она попыталась отмыть хотя бы лицо и руки в умывальнике — но не тут то было! В панике, она бросила адскую сумку и как сумасшедшая побежала по коридору к выходу из института. Испугало ее не то, что она — разоблачена как воришка, не то, что ее уволят и возможно посадят, обо всем этом она и не думала, испугало ее то, что ее увидят в таком виде другие сотрудники института. Лидочка была очень застенчива. Некоторые даже считали ее эдакой жеманной неженкой.