Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

Разумеется, имелись и смешанные случаи.

К какой категории относится Олег, я не знал, но подозревал, что к последней. Потому что по образованию он был философ. Честно признаю, я ошибался. Забегая вперед, скажу — он принадлежал к другой категории, мной не упомянутой. Это так называемые — «всё понимающие». Самые опасные.

Надо отдать должное, мы, эмигранты тоже имеем свою тайну. И у нас в душах есть черное пятно. Иногда — размером с лужу, иногда — с плевок. За всех говорить не буду; но и мне и моим досталось в Европе в начале девяностых годов по первое число. Очень крепко досталось. Все мы испытали — и насилие, и отчаяние, и унижения и бедность… Что конечно не улучшило наши характеры и изменило наш взгляды на жизнь. Но мы не стали злыми.

Этого не понимают оставшиеся на родине. Для них мы — предатели-колбасники, богачи, эгоисты и русофобы. У нас все всегда хорошо, а у них, у бедненьких, все всегда плохо.

Они выкинули нас из памяти, убили в себе добрые чувства к нам. А мы по оставшимся скучаем, мы им до сих пор сочувствуем, мы их все еще любим.

Не всех, конечно.

Олег прилетел в аэропорт Тегель около одиннадцати утра. Я встретил его.

Он появился… с небольшой спортивной сумкой через плечо. Моложавый, подтянутый. Загорелый. Сдержанный. Такой, каким я его помнил. Совершенно не изменился. Дориан Грей. Только несколько морщинок появилось на лице. И седина.

Обнялись без энтузиазма. Сели в автобус. Билет для Олега я купил заранее.

Первый наш разговор у меня в памяти не сохранился. Помню только, что я показывал Олегу из окна автобуса, а потом и эсбана, Берлин. Рассказывал всякую смешную чепуху. Заметил, что Олега не очень интересует то, как называют берлинцы недавно построенный торговый центр «Алекса»…

Зачем же он сюда пожаловал? Хм…

В квартире, где Олегу предстояло две недели жить, я показал ему его шкаф, кровать, кухню, вывел на балкон, обьяснил, что надо делать с почтой, как пользоваться душем и что нельзя рассказывать соседям (Олег сносно говорил по-немецки).

Одарил его дюжиной билетов на разовые двухчасовые поездки в берлинском общественном транспорте, показал, где лежит подробный путеводитель по музеям и достопримечательностям Берлина, предложил сходить туда-сюда вместе.

Сварил кофе…

Мы проговорили с полчаса, и я, ошарашенный услышанным от Олега, почувствовал, что пора уходить. Моя потаенная мыслишка — оказалось несбыточным бредом, и я ушел.

Без сожаления и без желания увидеться с моим бывшим приятелем еще раз.

Этот короткий разговор за кофе сохранился у меня в памяти. Не только из-за страшного признания Олега. Было в этом разговоре еще кое-что. В нем, хоть и не ясно, как бы в тумане неопределенности, прозвучал… намек на то, что случилось позднее…

Намек этот я к сожалению не понял.

Тогда я еще мог предотвратить несчастье…

— Расскажи, как оно там… в Москве.

— А что тебя интересует?

— Атмосфера, люди, город…

— Все по-старому, рассказывать нечего. Ты же был в Москве пять лет назад. Атмосфера сам знаешь какая — вонь везде нестерпимая. Но у нас в Медведково все-таки воняет не так, как в центре. Люди? Очень много азиатов и кавказцев. А коренные москвичи… киснут. Город? Теряет последние романтические уголки. Новые дома мучительно бездарные. Сотни тысяч квартир стоят пустые. Их купили не для того, чтобы в них жить, а для того, чтобы сохранить деньги. Дороговизна. Бедность. Морок. Но в то же время — выставки… театры… рестораны… все работает… залы полные… Москва гудит… какие-то праздники все время устраивают для пипла.

— Ты ушел от ответа. Кто-нибудь хочет Путина скинуть? Протестуют?

— Ну ты герой прямо. Гарибальди. Как это так, скинуть? Захватить телеграф-телефон? В стране, где правят бал два или три миллиона гэбистов? Плюс армия, флот. Полиция. Теперь еще и преторианцы появились — Нацгвардия. И частные охраны — еще миллионов пять вооруженных людей по всей стране. Да еще — шофера, егеря, массажисты, парикмахеры их жен и собак, самбисты… Чтобы кого-то скинуть — и перераспределить ресурсы, недвижимость и капиталы — надо убить чуть ни половину боеспособных мужчин в России. Попробуй. Не понимаешь, что ли? Путинский режим гораздо жизнеспособнее брежневского. Это народная сталинщина, только без большого Гулага. Потому что он не нужен, люди и так на все согласны. И не только согласны, они хотят так жить, понимаешь. Это их власть, воровская власть для дебильного большинства. Путин — один из них. Свой. И все ловят рыбку в мутной водичке. А политикой никто не интересуется. Никто, кроме ничего не понявших лузеров. Давай не будем больше об этом, осточертело повторять одно и тоже… сколько можно толочь воду в ступе…

— Понятно. Не раздражайся, не хочешь о политике — давай об искусстве поговорим…

— Вот скука-то…

— Ну тогда, расскажи о себе, как живешь.

— Как все. Не обращая внимания на общий маразм. Живу сегодняшним днем. Телевизора у меня нет. Компьютер — печатная машинка, интернет — справочник. К знакомым захожу, изредка — в театр… Читаю, перевожу, пишу репортажи… Бегаю каждый день. По лесопарку.

— Молодец, здоровеньким помрешь. Извини за интимный вопрос, ты все еще с Мишей?

— Миша умер два года назад.

— Извини, я не знал. Мои соболезнования.

— Нет, я один. И я болею… у меня СПИД. Не соболезнуй, я еще не помер. Все так, как и должно было быть. Я пил, кололся, спал с кем попало, и залетел.

После такого признания вовсе не выглядевшего больным Дориана Грея я прикусил губу.

А он продолжал: «Слушай, я тебя знаю… ты шокирован… на меня тебе наплевать… и это нормально… ты испугался, что и сам можешь заболеть. Но ты ведь кажется уже двадцать лет женат на какой-то немке и от жены не бегаешь… так что не дрейфь».

— Я живу с одной немкой, но не женат на ней. Все сложно в датском королевстве.

— Давай еще раз сменим тему. Я слышал, что ты знаком с семьей Горкиных, мне очень хочется с ними познакомиться. Особенно с ней. Как ее зовут, Лидия что ли? Говорят, она самый талантливый писатель русского зарубежья. Хотел бы поговорить с ней. Ты не мог бы это устроить? Мне обещали несколько сотен евро за интервью. Кстати, у тебя тут нет ее книг? В России ее не печатают… а на дисплее читать противно.

— Где-то лежит одна, называется, кажется «Анальный капитан» или «Капитанский анал», да, есть еще один романец — «Горбун-насильник»… поищи сам вон там, на верхней полке. Интервью она не дает. Но в гости пригласить…

Дома, после ужина, смотрел кино в ящике. Новое. Что-то про пришельцев. Гадость, естественно. Минна морщилась, но не сводила глаз с экрана. В конце концов не выдержала и сказала резко: «Я пойду спать, меня это кино не вдохновляет».

Ушла и дверью хлопнула сердито. Дура.