Ян Козак - Гнездо аиста

Он нашел руку Илоны и, полный нежности, повернулся к ней и поцеловал ее в губы. Она доверчиво к нему прижалась.

— Рыжик ты мой. Тебе хорошо?.. — спросил он, улыбаясь от счастья.

— Хорошо, Павел, очень хорошо, — прошептала она.

Они долго лежали рядом, и Илона ласково ворошила пальцами его волосы.

— Павел, — сказала она немного погодя.

— Что?

Она сжала его лицо ладонями, наклонилась к нему и, с трудом преодолевая смущение, повторила:

— Павел.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

— Да, — прошептала она. — Но не знаю, надо ли тебе это говорить.

— Ну, в чем дело? Скажи, — подбодрил он ее и улыбнулся. — Что там у тебя, Рыжик?

— Ну ладно. Я не хочу, никогда не буду ничего скрывать от тебя, — вздохнула она. — Знаешь, я ведь давно тебя люблю и никогда бы не пришла сюда, если бы не любила. Я любила уже тогда, когда в прошлом году вы вместе с Демко и с тем цыганом сторожили стадо на пастбище. Я тогда пошла туда, хотела увидеться с тобой. Но ты был там не один, и я сразу же убежала. А потом стала убеждать себя, что не хочу больше тебя видеть, старалась забыть. — Помолчав немного, она продолжала: — Но когда к нам в поликлинику пришел лесник и рассказал, что случилось в Трнавке, меня словно обухом по голове ударило. Я страшно испугалась, мне обязательно надо было тебя увидеть. Поэтому я…

— Значит, ты видела, и все-таки… — перебил ее Павел. Он чувствовал, как багровеет его лицо.

— Ох, молчи, Павел. — Илона приложила палец к его губам. — Я говорю это только для того, чтобы ты знал, что я давно уже люблю тебя… И больше всего боялась я, когда в деревне хоронили кооператив. Я осталась у Эвы, а вы, израненные, избитые, пошли сторожить свинарник. Помнишь, как Иван вытащил пистолет, а Демко его не взял? Всю ночь я глаз не сомкнула от страха. Боялась и в то же время радовалась. Знаешь, я гордилась тем, что ты был с ними, что тебя нелегко сломить.

— Поэтому ты не хотела идти на пастбище? — спросил он тихо.

— Поэтому. Наверное, я глупая, теперь это совсем не важно. Ведь тогда ты меня еще не любил. — Вдруг она вся напряглась, как будто снова решилась на что-то. — Слушай, я хочу, чтобы ты знал все до конца. Когда я пришла в тот раз на пастбище, я думала, что с тобой там Анна. Но потом Демко мне рассказал, что, когда ты бросился на Дюри, Анна закричала, чтобы предупредить его. И я поняла, что с тобой на пастбище была не Анна, что между вами все кончено. И мне стало легче.

А Павлу от ее слов стало не по себе. Наверное, надо сказать Илоне, что тогда с ним и в самом деле была Анна, но как объяснить ей, что это ничего не значит. Ровным счетом ничего…

Он испытывал странное чувство: смесь стыда и благоговейного изумления, глубокое счастье и благодарность. Она видела и сумела стать выше этого. И она признается ему в любви с такой подкупающей искренностью, какой он никогда и не ждал ни от одной девушки. У него даже голова пошла кругом от счастья, и он смутно понимал, что Илона отдает ему себя сейчас всю без остатка, что в эти минуты он получает от жизни бесценный дар, о каком и мечтать не мог… Нет, он не разочарует Илону, никогда не обидит ее.

— Тогда мы еще не принадлежали друг другу, Рыжик, — прошептал он и привлек ее к себе. — Ах, Рыжик, мой милый, ты даже не можешь себе представить, как я тебя люблю.

Она лежала в его объятиях, притихшая и покорная.

— Скажи мне это еще раз, — сказала она, помолчав немного.

— Я люблю тебя и еще никогда в жизни не был так счастлив, как теперь, — повторил он и подумал: да, ничего подобного я никогда не испытывал.

— Это очень хорошо, — прошептала она. — Так действительно любишь?

— Рыжик, милый, я тебя очень люблю. Для меня ты самая красивая и самая лучшая девушка в мире.

— Я хочу, чтобы ты любил меня всегда. Я хочу, чтобы ты был счастлив всегда, когда ты со мной или когда вспоминаешь обо мне.

Ее золотистые глаза смотрели на него испытующе и пристально. В них пылал огонь, словно они были пронизаны лучами солнца. Она притянула его голову к себе и поцеловала горячо и нежно. Обнимая Илону, он чувствовал, что ее сердце бьется все учащеннее и что все ее существо охвачено желанием снова принадлежать ему, снова отдать себя всю, без остатка.

Они лежали усталые и обессиленные, наступила глубокая тишина. Илона с нежностью ворошила его волосы.

— Уже поздно, Павел, пора идти, — сказала она тихо и поцеловала его.

— Погоди немного, — попросил Павел. — Мне так хорошо, когда мы вместе.

Она коснулась шрама над его виском, и ее пальцы дрогнули.

— А как я была счастлива, когда поняла, что у тебя все обойдется. Подумать только, еще немного — и ты бы…

Он молчал.

— Ты слышишь, Павел? О чем ты думаешь?

— Пытаюсь представить, сколько ран получает человек за свою жизнь. Знаешь, я был бы рад, если бы это были только раны на теле — они заживают.

— Если б ты дал залечить твою рану, от нее и следа бы не осталось.

— И так почти не осталось. Мы даже распахали Гунару его участок. А когда ты гладишь мой шрам, я даже радуюсь, что он у меня есть.

Помолчав немного, словно что-то вспоминая, Павел тихо спросил:

— Знаешь, кто нас предупредил, когда они хотели напасть на свинарник? Твой дедушка. Он нам очень помог.

— Дедушка? — Илона обрадовалась. — Я так и знала!

— Что ты знала? — спросил Павел.

— Мой дедушка не продался бы даже за целое стадо коров, — сказала она. — Дедушка никогда бы не продался. Он и ко мне уже несколько раз приходил. В первый раз принес мне баночку сливового повидла, которое мы варили с ним вместе. Во второй раз — кусок сала, это, мол, от того кабана, которого ты каждый вечер кормила. От дедушки я и узнала, что тебя послали на какие-то курсы, и мне было очень обидно, что ты даже не заглянул ко мне.

— Ведь я тебе говорил, как это получилось, — сказал Павел. — Зато теперь буду заглядывать постоянно.

— Но я боялась, что никогда больше тебя не увижу, ведь после таких курсов часто посылают работать на новое место. Вот видишь, — засмеялась она, — я все время чего-нибудь боюсь.

— А когда ты уехала в Горовцы, тоже боялась?

— Нет, — покачала головой Илона, — хотя даже не знала, где придется ночевать. Я знала только одно: надо уехать из Трнавки, иначе я наложу на себя руки. Даже теперь, когда вспоминаю о том, как я жила дома, меня бросает в жар.

— Рыжик ты мой милый, а как тебе живется теперь? — спросил Павел. — Я ведь о тебе, можно сказать, ничего не знаю.

— Ну, сейчас уже все в порядке. Все хорошо, — сказала она. — Но поговорим лучше о твоей работе. Ты очень занят? Устаешь, наверное? Тебе никогда не бывает страшно?

— Бывает. Страху я натерпелся предостаточно: сколько раз мне хотелось дать стрекача.

— Знаю я это твое «дать стрекача», — засмеялась она.

— До чего же мне с тобой хорошо, Рыжик, — сказал Павел. — Даже когда мы просто разговариваем, мне кажется, будто мы целуемся.