Ян Козак - Гнездо аиста

Теперь надо пораскинуть умом, подумать хорошенько. Еще не все потеряно. Даже и безлошадные не все одинаковые. Взять хоть Зузку Тирпакову. Она, правда, согласилась, чтобы ей вспахали поле, но при этом орет на всю деревню: «Ладно, хоть малую толику возместили мне из того, что отняли. Я вас, бандитов, все равно удушу когда-нибудь перевяслом из той соломы, что соберу с этого поля!» Зузка может себе позволить что угодно, вот это баба! Но только они, председатель ихний Иван и молодой Копчик, как будто и не слышат ничего. Придуриваются. И старый прохвост и буян Канадец туда же. Знай ухмыляется. «Ну, баба, — говорит он Зузке, — похоже, тебе и Пишты Гунара мало. Как бог свят. Придется мне трактор на тебя напустить». И все кругом хохочут. А чего ржут, черт бы их побрал!

Если б я мог, согнал бы всех, кто тогда крушил ворота и забирал своих коров, и отругал бы их как следует. «Дурачье, — сказал бы я им. — Вы что, из ума выжили, что ли? В Трнавке они делают все по-своему. Вы посмотрите вокруг. Все деревни рядом с нами дышат свободно. Нигде ни одного кооператива. Вы уже раз попробовали, знаете, что это за сахар. Хотите лизнуть снова? Если, не дай бог, до этого опять дойдет, значит, нам конец. Неужели не понимаете? Не можем допустить. Да и весь мир, говорит отец, этого так не оставит. Ведь они не должны победить. Не должны. Если нужно землетрясение, чтобы смести их с лица земли, пусть будет землетрясение. Только больше делать глупости мы не имеем права».

Дюри шагал по узкой, скользкой меже. Шел он твердым шагом, но ничего не видел перед собой. Даже не взглянул на фазана, выпорхнувшего прямо из-под ног. Не заметил и Эмиля Матуха, который запрягал неподалеку на поле лошадей и махал ему рукой. Дюри шел и разговаривал сам с собой. Нет, они победить не могут, хотя и заходят с другого конца. Интересно, кто это придумал? Кто? Уж конечно, не Петричко. Говорят, он, этот ихний фельдфебель, даже был против.

А ведь совсем недавно я говорил себе: вот бы до этого Петричко добраться! Уж я б его… Господи, прости, я знаю, что это грех. Жалко, что теперь руководит не Петричко. При нем все было проще. Этот фельдфебель только кнутом помахивал да подгонял всех. Вот и доигрался — скинули его! Оказалось, правда, что Демко опаснее. Гораздо опытнее. Кто мог этого ожидать от такого старого хрена. И молодой Копчик. Тьфу… Дюри ухмыльнулся. Павел, бывший его соперник. Похоже, что он не прочь взобраться повыше. Высоко метишь, да только не хвали дня до вечера, дружочек.

С понедельника начнем наконец выгонять скот на общинный луг. Петричко заявил: теперь, мол, ясно, кто хозяин в деревне, кому принадлежит луг, и это еще только цветочки, посмотрим, какие будут ягодки! Посмотрим! Господи Иисусе, выдумал тоже — луг их, кооперативный. Пусть только посмеет нам помешать. Штенко займется «бездельниками». Я подниму всю деревню, даже Резеш опомнится. Кооператоры или пустят нас ни пастбище и даже пикнуть не посмеют, или не пустят. И то и другое нам на руку, потому что так или иначе мы всех коров выгоним, и сразу станет ясно, в чьих руках Трнавка.

Дюри вышел через луг на шоссе. Скоро он догнал обе упряжки, но не сел, а продолжал молча шагать между ними посреди шоссе. С ним тоже никто не заговаривал.

Потом Дюри услышал, как Анна причмокивает, подгоняя лошадей. Они чуть прибавили шагу. Анна любит править лошадьми, подумал Дюри и улыбнулся. Он вспомнил, как впервые, еще до свадьбы, вез ее на бричке и дал ей вожжи. Сначала она боялась, и ему пришлось держать ее руки с вожжами в своих, но вскоре ее глаза и лицо радостно разгорелись. Позднее, когда они уже поженились и ездили в город, он иногда давал ей вожжи. Но только иногда, чтоб знала свое место. Он вышколил ее, и вообще-то она была послушной, но порой ему приходилось напоминать ей об ее обязанностях. Она временами будто ускользала от него, на нее словно что-то находило. Баба есть баба… И все-таки он ее хорошо вымуштровал. Как у нее светились глаза, когда они снова привели весь скот домой. Она сама побежала за темя двумя коровами, которых старый Олеяр пригнал к себе, словно позабыл, что ему их дали только на время. Но Анна не забыла. Нет, Анна забыть не могла.

Обе упряжки подъезжали к деревне. Солнце еще не зашло, но над крышами домов уже поднимался дым. Рабочий день кончился. Надо бы поторопиться, думал Дюри, мы сегодня задержались, но поработали на славу. Эта мысль согревала душу.

— Ну как дела? — спросил Гойдич.

Он появился в Трнавке неожиданно, проезжал мимо и не удержался — заглянул. Он здесь уже третий раз за последний месяц, да по телефону разговаривал частенько и потому в курсе всего, что происходит в деревне. Трнавка для него имеет большое значение. Ведь это Малая Москва.

Они с Павлом стояли на краю кооперативного поля. Здесь был посажен картофель, который пустил уже первые крепкие, сочные ростки.

— На полях дела обстоят отлично! — сказал Павел. — После дождя всходы пошли дружно. А картошка здесь растет просто на глазах. Вот только бы других забот не было.

— Пастбище? — спросил Гойдич и, прищурив глаза, посмотрел на Павла.

Павел кивнул.

Насчет пастбища в национальном комитете спорили уже несколько дней и пока не пришли ни к какому решению. В понедельник надо выгонять скот, а они все не договорятся, как это сделать. Если решат, исходя из того, что пастбище принадлежит кооперативу, никого туда не пускать, это вызовет возмущение всей деревни. И все их попытки привлечь крестьян на свою сторону, все, чего они достигли, вспахивая им трактором землю, пойдет насмарку. Если же согласятся на уступки и позволят пасти на лугу всем, кому захочется, тоже плохо — получится, будто они сдают позиции.

— Я уже думал об этом, — сказал Гойдич. — И мне кое-что пришло в голову. Если, допустим, объявить, что все безлошадные могут пасти вместе с вами даром, а кто побогаче — пусть за то платит? Как, ты считаешь, это будет воспринято? Если бы, предположим, вы решили, что за трех коров еще платить не надо, а начиная с четвертой, доплачивать, за каждую следующую все дороже? Мне кажется, это дело стоящее. Подумайте.

— Конечно, стоящее, — отозвался Павел, восхищенно глядя на Гойдича. — Люди это поймут.

Но почему же нам самим это не пришло в голову? Почему мы видим всегда только две крайности? — думал он.

— Сегодня же вечером, товарищ секретарь, мы обсудим ваше предложение. И все наши заботы кончатся, — сказал Павел, широко улыбаясь.

— Ну вот видишь! А мне с тобой надо поговорить об одном деле, — сказал Гойдич и в упор посмотрел на Павла. — Теперь у вас мало-помалу все наладится — в этом я убежден. Но мы должны укреплять почву для кооператива не только в Трнавке. Например, в Жабянах. Как ты отнесешься к тому, если мы попросим тебя немного помочь нам в Жабянах?